Привет, меня зовут Аня Косниковская.
Я журналистка — и меня в первую
очередь интересуют истории людей, которые оказались
в трудных жизненных ситуациях.
Этой весной я прочитала новость
о том, что 26-летний математик из Донецка
Константин Ольмезов покончил с собой. Теперь уже
точно не скажешь, почему он так поступил.
Но известно,
что на третий день после начала вторжения
в Украину Константин пытался выехать
из России, был задержан, когда садился
в автобус, и провел 15 суток
в изоляторе — а после убил себя.
В предсмертной записке он написал: «Несвобода
для меня хуже смерти». Константин был не только
математиком, но и поэтом.
В сентябре знакомые Ольмезова открыли сбор
на издание сборника его стихов, назвав
молодого человека «одной из первых „небоевых
потерь“ войны».
А сколько их — этих «небоевых
потерь»? Провоцируют ли большие социальные
потрясения, к которым относятся и войны,
желание расстаться с жизнью? И стало ли
в России больше самоубийств за последние
девять месяцев? Кажется, что да: новости о подобных
случаях как будто мелькают все чаще,
а в соцсетях люди то и дело жалуются
на утрату смысла жизни. О том, что происходит
с суицидами на фоне войны, — мое
сегодняшнее письмо.
■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎■︎
- На каждое письмо
Kit можно ответить — написать в редакцию или
задать вопрос автору. А если вы хотите
поделиться этим текстом, вот ссылка
на него.
НАВИГАЦИЯ:
В тексте больше 28 тысяч
знаков, на его чтение уйдет
примерно 20 минут.
Письмо разбито на пять частей.
В первой мы пытаемся
разобраться, существует ли корреляция между войнами
и волнами самоубийств. Вторая
рассказывает, почему российские власти
не заинтересованы в прозрачной статистике
по суицидам. Из третьей
вы узнаете, по каким причинам люди
в принципе убивают себя.
Четвертая — о мировом
«лидерстве» России и эффекте Вертера. Наконец,
пятая написана в формате
инструкции — в ней собраны рекомендации
о том, как распознать суицидальное поведение
у вашего близкого (и что делать, если
вы заметили что-то подозрительное).
Материал помогли написать несколько
экспертов. Это независимый демограф Алексей
Ракша и социолог
Валерий Юмагузин; главный научный
сотрудник отделения суицидологии Московского
НИИ психиатрии, профессор Евгений
Любов и Сергей Ениколопов,
руководитель отдела медицинской психологии
ФГБНУ «Научный центр психического здоровья»; криминолог
Яков Гилинский; исследователь истории
ХХ века и публицист Василий
Легейдо; и руководитель одного
из московских психологических центров, попросивший
не называть его имени.
За три дня 1945-го,
с 30 апреля по 2 мая, в городе
Деммин на северо-востоке Германии покончили
с собой, по разным данным, от 700
до 1000 человек — из 15 тысяч местного
населения. В ожидании советских войск люди
в страхе убивали себя и своих детей.
Массовый суицид в Деммине — самый
известный, но далеко не единственный
в то время, рассказывает в книге «Пообещай мне
застрелиться» немецкий историк Флориан Хубер.
В апреле 1945-го в одном только Берлине
с собой покончили не менее 3880 человек,
а предыдущую волну самоубийств зафиксировали
в 1943-м, после поражения немецкой армии
в битве под Сталинградом. «Первая и последняя
причина моего отчаяния — невозможность победы
[Германии]», — написал
в тот год 56-летний немецкий учитель в своей
предсмертной записке.
Желание умереть также завладело партийной
и военной верхушкой. В книге «Когда
мы перестали понимать мир» чилийский писатель
Бенхамин Лабатут пишет, что «с собой покончили 53
генерала пехоты, 14 генералов авиации и 11
военачальников ВМФ» страны. Так же поступили
министр образования Германии Бернгард Руст, рейхсминистр
юстиции Отто Тирак, фельдмаршал Вальтер Модель, «Лис
пустыни» Эрвин Роммель и, конечно, сам фюрер.
Исследователь истории ХХ века, публицист
Василий Легейдо считает, что волны массовых суицидов
в Германии спровоцировала не столько война,
сколько немецкая идеология. «Пропаганда намеренно
романтизировала тему смерти на благо
родины: отдельный человек ничего не значит
по сравнению с благом народа
и государства», — отмечает
он в разговоре с Kit. Так, если
государство страдает, человек должен быть готов без
вопросов пожертвовать своей жизнью ради него.
И важное значение здесь, по мнению Легейдо,
имело устрашение: «С 43-го [Йозеф]
Геббельс и пропаганда запугивали людей,
описывая, что грозит обычным немцам в случае
поражения. В этой ситуации самоубийство казалось
единственным выходом».
Сравнения современной России
и нацистской Германии уже набили оскомину,
но в очередной раз обнаружить параллели —
как минимум риторические — несложно. Так,
в ноябре 2022-го главный редактор российского
прогосударственного телеканала RT Маргарита
Симоньян сказала,
что, если Россия проиграет войну, трибунал ждет «даже
дворника, который брусчатку внутри за Кремлевской
стеной подметает», а «масштаб катастрофы»
в этом случае и «представить
нельзя».
По схожей логике — «наш мир рухнул,
впереди только мрак, жизнь больше не имеет
смысла» — как раз и совершали суицид
представители властной верхушки нацистской Германии,
продолжает Легейдо. «Геббельс — последний
из ближнего круга Гитлера, оставшийся с ним
в бункере, — рассуждал примерно так же… [Герман]
Геринг, который попал в плен и выступил
в роли „главной звезды“ Нюрнбергского процесса,
тоже избрал более „почетную“ офицерскую смерть [чем
казнь] — уйти из жизни на своих
условиях», — перечисляет публицист.
Обычные граждане тоже думали так. «Жертв
пропаганды можно разделить на два типа. Первые
продолжали верить в то, что им говорили
с трибун. Но были те, кто уже довольно
критически осмыслял произошедшее, и это повергало
их в шок. Десять лет они следовали каким-то
идеям, и тут пришло осознание, что же
происходило на самом деле», — заключает
Легейдо. И тут же оговаривается —
предостерегая от необдуманных исторических
параллелей: «Мы должны исследовать исторический
материал, чтобы видеть, как схожие обстоятельства
реализовывались в других эпохах,
но не относиться к нему как к циклу,
который обязательно повторится».
Часть первая. Война и правда
вызывает рост самоубийств?
И почему некоторые думают,
что все как раз наоборот
Суицид
математика Константина Ольмезова был одним
из первых громких случаев подобного рода
с начала войны — но далеко
не единственным. С 24 февраля
в разных городах России произошло сразу несколько
самоубийств, напрямую связанных с вторжением
в Украину.
Так, 30 сентября возле одного
из высотных зданий Краснодара обнаружили
тело 27-летнего музыканта Ивана Петунина, известного как
Walkie. По словам близких, незадолго до этого
Петунин жаловался на проблемы с ментальным
здоровьем, но окончательное решение уйти
из жизни принял после объявления мобилизации.
«На свою душу я грех убийства брать
не могу и не хочу. Я не готов
убивать за какие бы то ни было
идеалы», — написал он в предсмертной
записке. Еще один случай произошел в Москве
6 октября: студент Академии МЧС Ростислав Карелин
покончил
с собой вскоре после того, как его отчислили
за антивоенный пост. Кроме того, стало
известно о нескольких самоубийствах
мобилизованных — например, в Великом
Новгороде, Свердловской
и Тюменской
областях. А буквально на днях появилась
новость о попытке самоубийства мобилизованного
из Ижевска — молодого человека удалось
спасти.
Влияет ли война на рост
суицидальных настроений в обществе? Определенно да,
уверен криминолог и социолог Яков Гилинский —
причем зарубежные исследования
его слова подтверждают. Под войной стоит
понимать не только сами боевые действия и все
сопровождающие их ужасы, но и то, что
происходит на фоне, то есть большие
социальные, политические и экономические процессы.
Страх потери близких, финансовая нестабильность,
идеологические конфликты с друзьями
и родственниками — все эти, а также
множество других негативных факторов способны
ухудшить состояние человеческой психики.
Но отделить их друг от друга бывает
непросто, поэтому изучать влияние войн на уровень
суицидов — задача сложная.
Специалисты подступались к этой задаче
в разные времена — делая порой принципиально
разные выводы. Например, основатель французской
социологической школы философ Эмиль Дюркгейм исследовал
суициды в контексте войн еще в конце XIX века.
В своей работе «Самоубийство» он пытался
доказать, что желание расстаться с жизнью
появляется исключительно по социальным причинам,
а не по психологическим. Дюркгейм
полагал, что общественное сознание превалирует над
индивидуальным и диктует человеку определенные
поступки. Например, если тот одинок, не имеет семьи
и не выполняет каких-либо важных социальных
функций, общественное сознание якобы диктует ему
совершить самоубийство. Что же касается войн,
то они не способствуют росту суицидов,
а снижают количество таких случаев, был уверен
философ, — потому что консолидируют общество, дают
каждому возможность почувствовать себя частью чего-то
большого. Но важно понимать, что работа Дюркгейма
вышла в 1897 году — с тех пор
в науке и обществе слишком многое изменилось.
Так, японский ученый Такеши Аида утверждает,
что изменилась и сама концепция войны,
а социолог Григорий Юдин считает, что
суицид в принципе не может быть вызван
какой-то одной причиной.
О том, что нельзя назвать универсальную
причину суицидов, говорит
и Джилл Харкави-Фридман — вице-президент
Американского фонда по предотвращению самоубийств.
Однако повышенный стресс и отсутствие чувства
безопасности на протяжении продолжительного
времени — а люди сталкиваются с этим
в любую войну — однозначно могут
способствовать суицидальным настроениям,
заключает он. В то же время заведующий
отделом суицидологии Московского НИИ психиатрии
профессор Евгений Любов согласен скорее
с Дюркгеймом. Любов считает, что, в отличие
от социальных потрясений (таких как, например,
экономические кризисы), войны действительно
консолидируют. Правда, это происходит лишь в том
случае, если люди воспринимают войну как «справедливую», уточняет психиатр.
В военное время изолированные,
исключенные из общества люди — то есть
те, кто как раз находится в зоне суицидального
риска, — могут наконец почувствовать свою
причастность к обществу, что-то для него сделать,
соглашается и руководитель одного
из московских психологических центров, пожелавший
остаться анонимным. Если верить наблюдениям из его
личной практики, после начала войны пациенты
с суицидальными наклонностями не стали
чувствовать себя хуже. «Зато те, кому в довоенной
жизни было нормально, сейчас чувствуют себя
в разной степени паршиво —
кому-то не очень хорошо, а кому-то —
очень нехорошо», — продолжает врач, добавляя, что
делать какие-либо выводы о влиянии этой войны
на уровень суицидов в любом случае
преждевременно.
Часть вторая. А что говорит
статистика?
И зачем самоубийства относят
к «повреждениям с неопределенными
намерениями»
Как и в случае с пытками,
российскую статистику по суицидам можно коротко
описать словами «все сложно». Как часто россияне
совершают самоубийства на самом деле?
И растет ли число таких случаев на фоне
конкретных событий — например, войны
и мобилизации? А если в 2022-м количество
самоубийств и правда выросло, мы об этом
когда-нибудь узнаем? Точные ответы на эти вопросы
получить невозможно, сходятся все опрошенные Kit
эксперты.
Тому есть сразу несколько причин. Во-первых,
объясняет демограф Алексей Ракша, Росстат еще
с апреля 2020 года перестал
публиковать ежемесячную статистику
по числу самоубийств, оставив только ежегодную.
«О том, как конкретные события повлияли
на статистику, мы узнаем только
в июне следующего года, когда Росстат
обнародует годовые данные, — рассказывает он.
— Но совершенно не факт, что они будут
соответствовать реальности».
Вторая причина как раз в этом —
официальные данные непрозрачны. Сам Росстат —
подведомственная Минэкономразвития федеральная служба
государственной статистики — не фальсифицирует
информацию, а просто публикует то, что ему
предоставляют профильные ведомства, объясняют опрошенные
Kit социологи. Конкретно о суицидах Росстату
отчитывается Минздрав — и манипуляции
с данными могут происходить именно там или даже
раньше, на местах.
«Если судить по ежегодным отчетам,
количество самоубийств якобы медленно снижается, —
констатирует Ракша. — При этом все большую долю
самоубийств записывают в „повреждения
с неопределенными намерениями“
(ПНН) — и вот их количество
только растет». Такой подход мешает анализировать
реальную ситуацию, продолжает мысль кандидат
социологических наук Валерий Юмагузин, который специализируется на суицидах.
В России «повреждения с неопределенными
намерениями» сейчас занимают первое место среди всех
внешних причин смерти (то есть когда человек умер
не от болезни или старости), говорит он.
И к ним, продолжает Юмагузин, зачастую относят
случаи, когда смерть наступила в соответствии
с намерениями вполне определенными.
По данным Росстата, количество суицидов
в России за последнее десятилетие уменьшилось
почти вдвое: с 31 тысячи до 16 тысяч случаев.
При этом каждый год на протяжении последних десяти
лет смертность от самоубийств, скажем,
в Сахалинской области была в сотни раз ниже,
чем от тех самых «повреждений
с неопределенными намерениями». Если верить
официальной статистике, за весь 2020-й в этом
регионе было совершено всего два
самоубийства — и произошло 605
смертей от «повреждений с неопределенными
намерениями». В одной
из своих научных работ Юмагузин указывает, что
в реальности количество суицидов в разы
превышает то, что показывают официальные данные. Причем
привычку занижать статистику имеют вполне конкретные
регионы, утверждает он: Астраханская, Самарская,
Сахалинская и Ростовская области, Хабаровский край
и некоторые кавказские республики — например,
Чечня и Карачаево-Черкесия.
Зачем так делать? Минздрав получает
статистику от полиции и медиков, которые
устанавливают причины смерти, — и никто
из них не заинтересован в том, чтобы
в отчетах фигурировало высокое число суицидов. Ведь
«уровни убийств и самоубийств рассматриваются как
базовые показатели при составлении рейтингов
безопасности регионов, а также становятся
ориентирами при формировании приоритетов
социально-демографической политики», поясняет Юмагузин.
А еще каждое самоубийство — это уголовное
дело, которое надо расследовать, и далеко
не всегда полиция хочет этим заниматься: «Иногда
проще договориться с судмедэкспертом, чтобы указали
ПНН, — и все довольны».
В результате ухудшение качества
статистики приводит к тому, что невозможно
контролировать смертность, объясняет Алексей Ракша.
«Отчего-то умирают люди,
но мы не знаем, почему это
происходит. И как тогда с этим
бороться, куда направлять государственные
инвестиции?» — продолжает он.
Массовые фальсификации данных — огромная
проблема, которая свойственна российской статистике
о смертности в принципе, подчеркивает Ракша.
Например, то же самое можно наблюдать при учете
причин смерти, которые упомянуты в «майских
указах» — серии из одиннадцати документов,
подписанных Владимиром Путиным в день очередного
вступления в должность президента, 7 мая
2012-го. Среди прочего указы предусматривают существенное снижение
уровня смертности от болезней системы
кровообращения, новообразований, туберкулеза и ДТП,
а также снижение младенческой смертности.
В марте 2018-го было объявлено, что практически все
эти требования выполнены, однако есть основания
полагать, что смертность от этих причин
снизилась лишь на бумаге — за счет того,
что часть случаев стали заносить в категории,
в путинских указах не упомянутые. Например,
согласно официальной статистике, за последние годы
смертность от диабета в России выросла
в пять раз.
Как видно, система не очень
заинтересована в том, чтобы скрупулезно
анализировать смертность — и уж тем более
подсчитывать суициды на фоне войны.
А профессиональная практика отдельных специалистов
(психиатров, например) не позволяет сделать
более-менее общих выводов. Поэтому можем ли
мы доверять статистике по самоубийствам,
которую публикует Росстат? Вряд ли, но, как
констатирует психиатр Евгений Любов, «иных источников
у нас все равно нет».
Часть третья. Из-за чего люди
на самом деле себя убивают?
И почему жители «счастливых»
стран тоже делают это
Итак, реально оценить уровень самоубийств
в современной России — в том числе
на фоне войны — мы не можем.
Но что мы вообще знаем о суициде? Что
толкает человека на это решение —
и каждый ли на него способен?
Из более чем 700 тысяч зафиксированных в 2019-м
самоубийств по всему миру большинство совершили
молодые или люди среднего возраста — в 58%
случаев их возраст не достигал 50 лет.
А в возрастной группе 15–29 лет суицид
и вовсе одна из ведущих причин смерти (наряду
с ДТП, насилием и травмами). Чаще всего
самоубийства совершают жители стран с низким
и средним уровнем дохода — в 2019 году
на такие государства пришлось 77% всех
случаев (в тройке
лидеров — южноафриканские Лесото и Эсватини,
а также латиноамериканская Гайана) .
Что же касается перечня так называемых
«счастливых
стран», доклад о которых ежегодно выпускает
ООН, то со статистикой суицидов он никак
не коррелирует. И да, это странно, ведь
«счастье» как раз рассчитывают по таким параметрам,
как уровень ВВП на душу населения, ожидаемая
продолжительность жизни, наличие гражданских свобод,
чувство безопасности и уверенности
в завтрашнем дне, стабильность семей, гарантии
занятости, уровень коррупции и так далее.
«Счастливые» Финляндия, Дания, Швеция и Норвегия
из первой десятки рейтинга демонстрируют довольно высокую
статистику самоубийств. А «несчастные»
страны — зачастую низкую. Так, в 2016 году
Перу в рейтинге «счастливых» стран занимала 63-е
место, а уровень самоубийств в этой стране был
втрое ниже, чем в Финляндии. Почему так происходит,
волнует многих исследователей, попытки ответить
на этот вопрос делаются, например, здесь
и здесь.
В случае с Финляндией противоречие объясняют,
в частности, высоким уровнем безработицы
и длительным временем ожидания психологической
помощи. При этом важно отметить, что показатели суицидов
в Скандинавских странах и в целом
по Европе за последние годы снижаются.
Выглядит так, что общество, в котором
процент суицидов высок, не всегда можно назвать
«неблагополучным» в традиционном понимании этого
слова. Зато можно сказать, что в этом обществе,
вероятно, что-то пошло не так — суициды служат
сигналом наличия неких серьезных (в том числе
структурных) проблем, в каждом случае они могут
быть свои. Взять, например,
безработицу — нередко именно она
выступает в роли одной из причин роста числа
самоубийств. Группа швейцарских ученых, исследовавших
данные 60 стран в период с 2000 по 2011
год, пришла
к выводу, что риск суицидов на фоне
безработицы возрастает на 20–30%. Причем этот тезис
подтверждают
и другие исследования.
Само собой, войны влияют на уровень
безработицы — более того, есть мнение, что
европейская система страхования по безработице
(речь о пособиях) сложилась как раз из-за того, что
жители западных стран после Первой и Второй мировых
войн массово страдали от невозможности куда-нибудь
устроиться. Что же касается безработицы
в России на фоне войны в Украине
и беспрецедентных западных санкций,
то ее официальный уровень оценивается
в скромные 3,9% — власти утверждают, что она
якобы даже снизилась
с начала года. Одновременно с этим эксперты
с весны говорят
о потенциальном росте безработицы, в том числе
структурной
(то есть устойчивой). А значит, настоящей
статистики мы, скорее всего, не знаем
и здесь.
Употребление алкоголя,
по словам экспертов, тоже может способствовать
росту числа самоубийств в обществе. «На графиках
видно (в некоторых странах эта ссылка может
не открываться. — Прим. Kit), что
в 1986 году [в СССР] уровень самоубийств сократился
почти на 40%, а после 1991-го начал расти
и вырос на те же самые 40%», —
комментирует статистику Ракша, отмечая, что спад уровня
самоубийств сопутствовал антиалкогольной кампании,
которую советские власти проводили в 1985–1990-е
годы. Современная Россия по объему выпиваемого
алкоголя занимает 16-е место в мире —
по данным ВОЗ от 2018 года, ежегодное
потребление спиртного на душу населения старше 15
лет в стране составило
11,7 литра. Проект «Если быть
точным» называет одними из самых пьющих
российских регионов Республику Коми (16,4 литра),
Удмуртскую Республику (16,2 литра) и Курганскую
область (15 литров). Но опять же: как все это
коррелирует со статистикой самоубийств —
неизвестно, как и то, стали ли на фоне
войны россияне больше пить.
Еще можно сказать, что в группу риска
в первую очередь входят так называемые исключенные
из общества люди (и в этом французский
социолог Дюркгейм был, судя по всему, прав).
«Самоубийство — это когда человек исключает себя
из общества, в котором чувствует себя
ненужным», — объясняет Kit клинический психолог
одного из московских центров. В свою очередь
Яков Гилинский, который изучал уголовные дела, связанные
с самоубийствами, рассказывает, как однажды
наткнулся в одном из таких дел
на записку. «Это была записка от работяги,
которую он оставил своему сыну, — вспоминает
Гилинский. — В ней говорилось: „Сашенька,
шагни как можно дальше отца по социальной
лестнице“». Низкий социальный статус
и невозможность продвижения — вот что
может толкнуть людей на самоубийство, заключает
эксперт.
Часть четвертая. Ведет ли утрата
смысла жизни к утрате жизни?
И может ли суицидальное
поведение быть «заразным»
В 2020-м Россия вышла на первое
место в мире по количеству самоубийств среди
мужчин. Как удалось выяснить исследователям, которые
ориентировались на данные Росстата и некие
«дополнительные источники», из жизни тогда
добровольно ушли
13 731 россиян мужского пола
и 2815 женского.
Суициды в постсоветской России авторы
этой научной работы называют «мужской» проблемой.
А еще скорее сельской, чем городской: жители
маленьких поселений совершают самоубийства в два
раза чаще — и исследователи связывают это как
раз с тяжелой экономической ситуацией,
безработицей, чрезмерным употреблением алкоголя
и отсутствием перспектив.
Мировое лидерство по суицидам стране
не в новинку: в середине восьмидесятых
она уже входила в тройку государств с самыми
высокими показателями, вспоминает криминолог
и социолог Яков Гилинский. Максимальное число
самоубийств в СССР наблюдалось в 1984-м,
говорит он, — правда, здесь приходится ссылаться
на официальную статистику советского периода,
и не факт, что доверять ей стоит больше,
чем современному Росстату. Тем не менее: даже
по официальным данным, в тот год в стране
произошло 54 тысячи суицидов, это 39 случаев на 100
тысяч человек — больше было только
в Венгрии.
«Этот индикатор куда красноречивее
свидетельствует об эпохе, нежели дешевая водка
и колбаса, по которым тоскуют некоторые
из „ветеранов“», — писал Гилинский
в своих воспоминаниях. Он считает, что
самоубийства — это в конечном счете следствие
отсутствия или утраты смысла жизни, своеобразного
«экзистенциального вакуума»; и все это усиливается
в годы идеологических
кризисов — «смены вех».
И все же говорить, как конкретные
социальные и экономические события точно влияют
на демографическую статистику, нельзя, настаивает
демограф Ракша. «Мы, например, видим, что очередной
скачок смертности от внешних причин произошел
в 1999 году, а снижение динамики началось лишь
после 2005 года. Однако с чем конкретно это
связано, трудно сказать. Скорее всего, повлиял целый
набор факторов: война в Чечне, героиновая эпидемия,
очередной виток экономического кризиса», —
объясняет он.
Российскую действительность сейчас формирует
похожий набор факторов: война в Украине, эпидемия
ВИЧ, а также экономический кризис на фоне
боевых действий и санкций. В этом контексте
громкие новости о суицидах, скажем, мобилизованных
выглядят тревожным свидетельством наличия проблемы,
которую никак не удается «поймать» —
ни статистически, ни с помощью
исследований, ни благодаря экспертам. И еще
один важный вопрос здесь — могут ли сами
новости о суицидах провоцировать новые суициды.
Эксперты отвечают на него по-разному.
Во многих странах разработаны руководства
по освещению случаев самоубийств в СМИ,
и почти всегда в них присутствует требование
не уделять им «значительное место»
на страницах газет и в новостных выпусках
(как, например, в США).
В России описание суицидов в СМИ регулирует
закон «Об информации, информационных технологиях
и о защите информации»: журналистам запрещено
рассказывать о способах самоубийства
и «призывать» к суициду, за это сайт
могут заблокировать. Такие меры связаны в том числе
с так называемым эффектом Вертера, объясняет
руководитель отдела медицинской психологии ФГБНУ
«Научный центр психического здоровья» Сергей
Ениколопов, — имея в виду волны самоубийств,
происходившие после того, как чей-нибудь суицид (будь
он реальным или предметом художественного вымысла)
становился широко известен.
Термин «эффект Вертера» ввел
в обращение в 1970-х американский социолог
Дэвид Филлипс, который проанализировал данные
о тысячах подростковых суицидов
и их связь с освещением этих событий
в СМИ. Его внимание привлекла волна самоубийств
в Европе вскоре после публикации романа Гете
«Страдания юного Вертера», главный герой которого
кончает с собой из-за неразделенной любви. Филлипс
заключил, что люди могут копировать некоторые
поведенческие модели друг друга, в том числе
самоубийство. Количество суицидов возрастает
в течение семи дней после демонстрации контента
на эту тему по телевидению, пришел
к выводу он. Так, увеличение количества
суицидов в США и Великобритании после смерти
американской киноактрисы Мэрилин Монро связывают
именно с эффектом Вертера. Один из последних
громких случаев, который объясняют именно этим
эффектом, — рост
количества суицидов среди американских подростков
от 10 до 17 лет в первый месяц после
премьеры американского сериала «13 причин почему»,
в котором главная героиня покончила жизнь
самоубийством.
«Суицидальность — это поведение, которое
люди склонны перенимать друг у друга, —
считает руководитель одной из московских
психологических клиник. — Если в семье кто-то
покончил с собой, это резко повышает шансы других
членов семьи погибнуть от суицида, причем работает
это не только с генетическими
родственниками — приемные дети, например, также
находятся в зоне риска».
Но на самом деле в современной
науке до сих пор нет единого
мнения об эффекте Вертера, и некоторые
специалисты ставят его существование под сомнение.
Например, психиатр Евгений Любов называет эффект Вертера
литературоведческим мифом —
но не отрицает при этом возможность
«перенимания суицидального сценария уязвимой
личностью».
Часть пятая. Как распознать
суицидальное поведение?
И что делать, если человек
рядом с вами, кажется,
на грани
Что ж, мы не можем точно
сказать не только как много людей решили уйти
из жизни на фоне войны,
но и влияют ли на людей новости
о суицидах. Но мы точно знаем несколько
вещей: во-первых, если проблема действительно
существует, она остается невидимой (и будет
оставаться еще долго); во-вторых, после начала войны,
а затем и мобилизации россияне действительно
стали чаще
жаловаться на депрессию и утрату смысла
жизни.
В этой ситуации мы хотим поделиться
с вами памяткой. Надеемся, что она никогда вам
не пригодится, — и все же прочитайте
и сохраните ее у себя на всякий
случай. В ней мы собрали рекомендации, которые
помогут вам распознать суицидальное поведение
у вашего близкого — и подскажут, что
следует предпринять в таком случае в первую
очередь.
→ Будьте внимательны. Эта
рекомендация может звучать как слишком очевидная —
и тем не менее она чрезвычайно важна. Быть
чуткими и слышать друг друга важно — особенно
сейчас, на фоне потрясений, горя и потерь,
которые приносит война. Существуют прямые
и косвенные признаки суицидального поведения,
объясняет руководитель московского психологического
центра: «Принято думать, что, если человек говорит
о самоубийстве, он точно на него
не решится. Это не так. Если он сообщает
вам об этом в какой-либо форме, такое послание
точно нужно воспринимать очень серьезно». Прямой признак
планирования суицида — приготовления, продолжает
собеседник Kit: человек продает собственность, отдает
домашних животных, завершает дела. К косвенным
относятся различные эмоциональные проблемы, которые
проявляются как в виде бессонницы и депрессии,
так и во внешности (например, грязные волосы
или одежда). Подробно о настораживающих признаках
можно прочесть здесь.
→ Попробуйте выяснить,
совершал ли человек попытки суицида.
Помните: риск самоубийства намного выше, если
человек уже пытался покончить с собой раньше.
По статистике
ВОЗ, на одно завершенное самоубийство нередко
приходится по несколько предшествующих
попыток.
→ Не бойтесь спросить прямо.
Да, вот так взять и спросить,
не думает ли человек об уходе
из жизни. Это непростой вопрос,
но исследования показывают:
состояние человека он не усугубит. Зато
вы узнаете (или, возможно, поймете
по реакции), насколько все серьезно.
→ Подбирайте слова. Если
вы поняли, что вашего собеседника мучают
суицидальные мысли, избегайте оценочных суждений.
Не давите и старайтесь — хоть
и трудно удержаться — не давать человеку
советы без запроса. Люди не склонны открываться
тем, кто, как им кажется, их не поймет,
объясняет руководитель московского психологического
центра: «Например, тем, кто начнет их переубеждать,
мол, чего ты раскис, пойдем погуляем, смотри, какое
солнышко светит. Важно, чтобы человек понимал, что его
готовы выслушать и не осудят». Сообщите
человеку, что вы рядом, что он вам важен
и всегда может обратиться за помощью, —
но постарайтесь делать это максимально
тактично.
→ Предложите обратиться
за профессиональной помощью.
Не пытайтесь справиться со сложным
состоянием своего близкого в одиночку —
и не оставляйте его одного. В таких
ситуациях имеет смысл обратиться за помощью
специалистов. Здесь
собраны горячие линии по предотвращению самоубийств
в разных странах мира. А телефоны экстренной
помощи в критических ситуациях для россиян
вы найдете здесь.
→ В критической ситуации
вызывайте скорую. Если ситуация критическая
и вашему близкому требуется неотложная медицинская
помощь, как можно скорее вызывайте скорую. После этого
человека госпитализируют.
Нельзя сказать, что любая война обязательно
ведет к росту самоубийств,
но с окончанием войн (да и больших
кризисов вообще) число таких случаев нередко
увеличивается. Так, в США суициды участились
после окончания Второй мировой (хотя
и не достигли рекордных в XX веке
показателей времен Великой
депрессии). А в России пики наблюдались
как после Октябрьской революции, так и после
Гражданской войны. Здесь есть нюанс: статистика
по самоубийствам и была сформирована
только в 1918-м. И все же можно говорить
о тенденции — рост числа самоубийств
в Союзе также отмечали в 1937 и 1947
годы.
Суициды — большая и крайне сложная
общественная проблема, поэтому в некоторых странах
мира ею занимаются всерьез. Например, в Швеции
стараются
действовать превентивно, активно работая с людьми
из групп риска (причем оплачивается эта работа
из государственного бюджета).
В России же всерьез не ведется
даже подсчет. Тем временем уровень общественной тревоги,
если верить сентябрьским данным фонда «Общественное
мнение», поднялся
до внушительных 70%. На те же 70%
россияне увеличили траты на антидепрессанты —
за девять месяцев 2022-го на них ушло
в общей сложности пять миллиардов рублей.
■︎
Аня Косниковская
Редактор: Лиза
Антонова | |
|
