Наталия
Белякова, директор департамента экспедиции и туризма «Русского географического
общества»:
— На прошлой неделе Владимир Путин подписал
Климатическую
доктрину РФ с ориентиром на достижение углеродной нейтральности к 2060 году.
В документе нет разделения отраслей на «зеленые» и «коричневые» — базовые
секторы российской экономики избавлены от комплекса вины.
Новая
Климатическая доктрина — официальное высказывание на тему, которая с
началом СВО будто бы подморозилась на неопределенный срок (с оговоркой о
чувствительности к ESG-обязательствам азиатских бирж).
Хотя из
государственной риторики повестка не уходила. Тезисы об «экологии вне политики»
и «углеродно-нейтральной России–2060» остались вечнозелёной частью повестки в
прямом и переносном смысле. Регионы активно брали на себя обязательства по
движению к углеродной нейтральности — пальму первенства выхватывала у
Сахалина Якутия.
У России есть основания для собственной стратегии и
поиска национальной версии ESG. Эксперименты с карбоновыми полигонами
продолжаются — методики расчета гарантированного объема поглощения CO₂
обрастают необходимой эмпирикой. Лесные ресурсы делают страну заметным игроком
на глобальном рынке торговли углеродными единицами. Запуск механизма зеленой
таксономии — приглашение бизнеса к устойчивому развитию с экономическими
аргументами.
Для этих и других точечных решений утвержденная в
документе позиция особенно актуальна сейчас. И не только потому, что первую и
вторую доктрину разделяет более 20 лет, в которые случилась конвергенция
Парижского соглашения в национальные политики. «Новая турбулентность» и
санкционная экономическая политика заставили поторопиться с позицией: что
понимает под устойчивым развитием Россия?
Во-первых, обозначенный в
доктрине «приоритет национальных интересов» естественным образом вывел из фокуса
угольную и нефтяную промышленность. Показательно, что «восстановление репутации»
сырьевых активов происходит во всех имеющих их странах. Во-вторых, акцент
на социальный аспект климатических изменений. В-третьих, арктической
вектор. Факт низкой плотности заселения арктических регионов (менее 2 млн
человек) не снижает риск социальных, промышленных и биосистемных коллапсов
странового и планетарного масштаба в случае деконсервации вечной мерзлоты.
Страна с максимальной протяженностью арктических границ в мире (22 тыс. км)
имеет 18% территории за полярным кругом, которая обеспечивает 11% ВНП,
по-прежнему де-факто плотно включена в мировые цепочки поставок.
Таким
образом, стратегия стала документом, оставляющим Россию в глобальной повестке.
Другое дело — вопрос, насколько Россия и мир в целом сейчас готовы к
стратегиям до 2060 года при текущем глобальном уровне
неопределенности.