Равнина мусора, казалось, распростёрлась
до самого горизонта и, парадоксально, больше
всего походила на морскую гладь. Пятьдесят
девять гектаров отбросов человеческой
жизнедеятельности прямо у МКАД, крупнейший
полигон твёрдых бытовых отходов в Европе, и
оглушительно визжащие стаи чаек. Откуда вообще в
Подмосковье чайки? Они носились, со зверским
ором пикировали к земле и зарывались в
разноцветные горы мусора. Пластик, полиэтилен,
сломанные игрушки, выброшенная техника,
аккумуляторы, мебель, одежда, упаковка от
продуктов — всё, что пришло в негодность или
отработало своё. Мусора было так много, что
гора, на вершине которой мы стояли, достигала
метров 70 в высоту — это около 23 этажей.
Колоссальная, невероятная куча мусора, видная из
космоса, и во всем этом жили, работали,
взрослели и умирали люди. Копались в кучах,
утрамбовывали кучи бульдозерами, раскладывали
кучи, строили из куч, разбирали технику,
отбирали стеклотару и дышали воздухом, который
невозможно описать — им можно только
дышать.
Так в 2005 году выглядел полигон
в деревне Саларьево, недалеко от Юго-Запада
Москвы. Мне и моим друзьям тогда было лет 15-16,
мы учились в 10-м классе и отправились к
полигону в поход, уверенные, что это просто
огромная и манящая гора, видная из окон спальни
одного из нас, очередное приключение. Мы росли
на Никулинской улице, и мой друг Ашот, который
сейчас руководит собственной крупной юридической
компанией, постоянно таращился на полигон в
окно, чтобы отвлечься от уроков. От нас до
Саларьево километров десять пешком, и мы решили,
что это будет отличное путешествие, почти что
наш собственный «Властелин колец». Собрались
кое-как в путь (боюсь ошибиться, но, кажется,
брали с собой перочинный нож, бутерброды в
фольге, и воду — что-то такое) и отправились
нашей верной ватагой в шесть человек. Шли
полями, вдоль трасс, через лес — наивные
малолетние идиоты! Подозрение, что что-то не
так, достигло нас только у подножия горы, к
которому мы каким-то образом смогли пробраться:
кажется, охране вообще не было дела до того, что
происходит. С каждым шагом наверх по
безжизненной земле под ногами появлялось всё
больше каких-то тряпок, растерзанных игрушек,
сломанных телевизоров. И чайки, орущие,
кровожадные, голодные чайки, кружащие над
головой. Что-то здесь совсем не так. И вот мы
наконец на вершине и видим своими глазами это
инфернальное море наших собственных отходов,
доходящее до самого горизонта, на котором уже
садится солнце.
Вау!
Вторую
неделю я вспоминаю этот мусорный полигон, потому
что мы в самиздате сейчас работаем над новым
документальным фильмом, в котором изучаем, как
разрастается и тут же распадается на части
современный город. В рассылке
от 22 марта я подробно рассказывал об этих
урбанистических жизненных циклах. Города
безудержно захватывают новые территории,
нашпиговывают их цифровыми технологиями и
превращают всё в круглосуточное реалити-шоу:
протесты, смерть, преступность, ярмарки мёда,
военные парады можно смотреть с экрана телефона
в любой момент. Но эта слежка двусторонняя:
современный горожанин не только смотрит на
город, но и город смотрит на него. Каждый твой
шаг и действие фиксируются камерами, сервисы и
государственные органы собирают всё больше
персональных данных, вводят QR-пропуска, а потом
торгуют этими данными для продажи рекламы и
услуг, и человек всё трепетнее относится к
границам личного пространства и ограждает себя
от контактов с посторонними. Но спрятаться у
него выходит всё хуже, потому что он живёт в
состоянии постоянной коммуникации: почта,
мессенджеры, чаты, социальные сети позволяют
любому в считанные секунды связаться с ним когда
угодно. Горожанин сегодня — новый вуайерист и
новый эксгибиционист, бесконечно одинокий,
окружённый толпой, но не связанный с
ней.
И за подтверждениями не нужно даже
далеко ходить — чего стоит один только недавний
захват заложников 34-летним Алексеем
Барышниковым в московском отделении Альфа-банка
на Земляном Валу. Днём 23 мая Барышников вошёл в
банк, сказал, что у него бомба, которой он
взорвёт отделение, и ему нужно поговорить с
певицей Ольгой Бузовой. Как он потом объяснил на
допросе, ему это нужно было, чтобы узнать правду
и понять, что с ним происходит. Большинство
заложников смогли самостоятельно покинуть
отделение, и в помещении остался клиент по имени
Фёдор, который флегматично беседовал с
захватчиком и вёл трансляцию в
Instagram.
«У меня есть до сих пор
ощущение: я стою на Луне один и с Луны смотрю на
Землю, огромный шар. Просто смотрю, я ощутил
страх. Просыпаюсь в поту, меня несёт. Я встал с
кровати, только что был на Луне. Я ощутил
масштаб. Потом я понял, что это не страх, а
чувство одиночества. Люди все там, а я здесь, на
Луне стою. Один. Как будто я телепортировался в
кровать», — поделился
Барышников с Фёдором. Он рассказал и про свои
опыты с наркотиками, и про восприятие смерти,
про ядро Вселенной и даже успел коротко
поговорить с мамой по телефону: «Алё. Мамусик,
давай попозже. Я занят. Хорошо, мамуль.
Попозже».
Барышникова задержал СОБР,
суд арестовал
его до 23 июля. А пять дней спустя на крыше
этого отделения местные жители устроили
вечеринку — уложили искусственный газон,
принесли диджей-пульт и собаку, лежаки, устроили
фуршет. Скоро всех увезли
в отделение полиции, а фотографии «пляжной»
тусовки, как её назвали в СМИ, немедленно
разошлись по соцсетям.
Географ и
культуролог, главный научный сотрудник Высшей
школы урбанистики НИУ ВШЭ Дмитрий Замятин
придумал термин «Постгород» и называет им нечто,
что пришло на смену современному городу. В
Постгороде единое пространство и время
раскалываются на фрагменты, и на их место
приходит «сопространственность» — соседство
очень разных территорий и сообществ. Люди как бы
физически рядом друг с другом, но в параллельных
реальностях, не замечают друг друга и не могут
встретиться. Человек предоставлен сам себе,
обрастает поверхностными связями, теряет связь с
собой, ему вечно не хватает времени, он ищет
что-нибудь настоящее и пытается научиться
коммуницировать с миром. И так на карте города
появляются дыры.
Вроде бы физически и
территориально эти места — часть города, но они
будто оторваны от окружающей действительности.
Это, пожалуй, сложно объяснить в тексте, но я
попробую привести пару примеров. Представьте,
скажем, Киевский вокзал в Москве. Тут рядом
огромный рынок, шарашит неоном торговый центр
«Европейский», оживлённый проспект, загруженная
пересадка метро, людей много, все орут, куда-то
несутся, зелёные и жёлтые курьеры на велосипедах
пробиваются через пробки, тут и бездомные много
лет живут — мы про них подробно рассказывали в
репортаже Дины Кабуловой «Жизнь
на матрасе за „Му-му“»». Жизнь бьёт ключом,
иногда разводным.
А теперь, если пройтись
по Бережковской набережной вдоль реки, по
направлению к Третьему транспортному кольцу,
скоро дойдёте до
ТЭЦ-12, посмотрите вокруг и поймёте, что вы
попали в какую-то чёрную дыру и жизни здесь
больше как будто нет. Оживлённый шум и гам
сменился визгом проносящихся мимо машин да
шагами редких прохожих. Или вот ещё пример:
пережившая нашествие Наполеона деревня Терехово,
которая до недавнего времени существовала в пяти
километрах от небоскрёбов «Сити», между Филями и
Крылатским. Журналист Кирилл Руков в репортаже
для The Village подробно изучал историю этого
района Москвы, где так и носили бы воду бидонами
от колонки и пасли коз, если бы не снос и
стройка развязок — тут нашлось место и
большевистскому заводу канцерогенного пластика,
и пыточной одного из московских ОПГ. В феврале
этого года пенсионерку Раису Полотёрову за руки
и за ноги выбросили
на улицу и под её отчаянные крики экскаватором
снесли её дом. На этом, кажется, история
последней деревни в Москве почти
закончилась.
И таких мест, выпадающих из
общего порядка, нетрудно найти в любом городе
десятки. Но можно ли их как-то описать,
объяснить, или это просто скорее иррациональное
ощущение, чувство? Ну в самом деле, если
подумать: эти места есть на карте города, здесь
кто-то живёт и работает — значит, всё на месте.
Но чудо больших данных показывает: нет, это не
чувства. Для подготовки нашего фильма про
трансформацию Постгорода мы обратились к
аналитической компании Habidatum,
которая собирает гигантские пласты
урбанистических данных, и попросили показать
нам, какие места в Москве «выпадают» из
реальности. В Habidatum нас познакомили с
понятием «индекс центральности» — это численное
значение, описывающее значимость места для
города. Изучая спрос, интересы, предложения
услуг и инфраструктуры, доступность мест, данные
с сотовых вышек, информацию о транзакциях,
коммерческую активность, плотность людского
потока, Habidatum может на карте показать, где
люди ведут активный образ жизни, а где жизни нет
вообще. У урбанистов есть много терминов для
обозначения таких мест: и провал, и
ареалы-лакуны, и «выморочные районы». Данные
гласят: такие зияющие пустоты образовываются
прямо рядом с очень загруженными и активными
местами. И в деревне Терехово, где рядом и
«Сити», и Москва-река, и гребной канал, и
недалеко от Киевского вокзала, и прямо за
Ипподромом на Беговой, и в Лихоборах, и у
электродепо «Свиблово», в Раменках между жилыми
комплексами «Небо» и «Огни». И, конечно же,
рядом со станцией метро «Саларьево» — там, судя
по данным, вообще долина смерти.
За
прошедшие с моего визита на мусорную гору 15 лет
полигон закрыли, засыпали, и все обсуждают, что
с ним делать: рекультивировать, открыть
горнолыжный курорт или парк. Выяснилось, что
вокруг полигона образовались стихийные свалки
общей площадью 300 гектаров — что-то вроде
трёхсот футбольных полей. Деревню Саларьево в
2012 году сделали частью Москвы. В 2014 году
вышел документальный фильм Ханны Полак «Something
better to come», снимавшийся 14 лет на
свалке и рассказывающий историю взросления
девочки Юли и её становления матерью среди
мусора. В апреле 2019 года открыли станцию
«Саларьево», торговый центр, построили
транспортно-пересадочный узел, две новые дороги,
строят международный автовокзал и детский сад, с
задержками достраиваются
новые корпуса жилого комплекса «Саларьево парк».
Днём 23 мая, тогда же, когда Алексей Барышников
захватил отделение банка, на закрытом мусорном
полигоне в Саларьево опрокинулся
грузовик с песком, водителя машины заблокировало
в кабине, приехали спасатели. То есть жизнь и
правда бьёт ключом.
Какой же вывод из
этих ошеломительных и вроде бы малосвязанных
фактов можно сделать? Учитывая, что ООН обещает,
что уже через десять лет две трети планеты
превратятся в город и населённых пунктов, где
живёт свыше 10 миллионов человек, станет в
четыре раза больше, стоит ожидать появления всё
новых лакун. Выследить их помогут не только
чувства, ощущения, наблюдательность и наивное
любопытство 15-летних школьников, но и большие
данные, дата-учёные и анализ каждого нашего
чиха. Что делать с этой информацией — это уже
совсем другой вопрос. Так или иначе, кажется, с
каждым годом нам всё больше придётся иметь дело
с одиночеством и атомизацией людей во всех
проявлениях. И даже если вы с кем-то живёте в
городе под одним названием, вовсе не значит, что
вам суждено хотя бы даже
пересечься.
Поэтому в следующее
воскресенье я буду изучать рынок умных колонок и
голосовых помощников — судя по всему, они уже
становятся собеседниками и компаньонами
умирающим от тоски и одиночества. Если вам есть
чем поделиться по этому поводу или вы нашли
лакуны в своём городе, пожалуйста, расскажите
мне об этом.
Спасибо, и
удачи. |