*[Enwl-inf] ECO-HR.6145 (Lev A. Fedorov)
ENWLine
Право на достоверную информацию
ХУДОЖНИК ВАСИЛИЙ ЧЕКРЫГИН И ЕГО МЕСТО В ИСТОРИИ РОССИИ
Ким Смирнов: Василий Чекрыгин, его <Бытие> и <Воскрешение мёртвых>..
С 14 марта по 4 июня в Третьяковке, что на Крымском валу, экспонируется выставка Василия Чекрыгина, одного из самых загадочных русских художников. Загадка его в том, что:
14 марта 2017 г. Вторник. Трагический парадокс: художник, увлечённый идеями философа Фёдорова вернуть жизнь всем минувшим поколениям, сам пробыл в мире людей всего 25 лет. 3 июня 1922 года был сбит поездом на перегоне между подмосковными Пушкино и Мамонтовкой. В хронологических заметках о его жизни, творчестве и гибели жена, В. Чекрыгина, и ближайший друг, Л. Жегин, сын знаменитого архитектора Шехтеля, написали: <Смерть накануне Троицина дня - любимого праздника. <:> В.Н. [Чекрыгин] скончался моментально. На голове, к затылку, обнаружена небольшая ссадина, правая нога оказалась отрезана по щиколотку, левая раздроблена. Лицо спокойное, с обычной улыбкой, глаза открыты>.
Жизнь Чекрыгина раскручивалась как бы по трём спиралям, разноудалённым от <весомой, грубой, зримой> действительности, окружавшей его.
И первой спиралью было непосредственное, активное его участие в этой самой действительности, отмеченной великими, судьбоносными и трагическими землекрушениями начала ХХ века (а ещё древние мыслители предупреждали: не дай бог человеку жить в такие эпохи). 1914 год, Мировая война. Уходит добровольцем на фронт: <Там - страдание, я должен идти туда>. 1916 год. В составе пулемётной роты участвует в ожесточённых боях под Двинском. Пинские болота одаривают ревматизмом и хроническим бронхитом. В 1917 году ведёт занятия в Сокольническом Доме искусств. Осенью 1919 года призывается на военную службу, в школу маскировки. Затем откомандирован в Наркомпрос. Встречается с Луначарским. Работает в целом ряде инициируемых им комиссий.
Словом, биография вполне благонадёжного гражданина РСФСР, принявшего Октябрь, однако так и не дожившего до провозглашения СССР. Но это лишь внешний контур биографии. На внутренних, глубинных её подтекстах - отпечаток трагического, смертоносного времени, в котором довелось ему жить.
Многое, в его коротком земном бытии, в том числе, и фанатичная, сверхчеловеческая жажда работать, творить, объясняется этим обострённым личным чувствованием вселенской схватки жизни и смерти, драгоценности отпущенных ему на земле лет, месяцев, дней, минут, секунд. Причиной тому были и потери близких людей, по своей концентрации резко превышающие те, что выпадают на долю одной обычной человеческой жизни (особенно в молодости). А, может быть, и интуитивное предвидение своего раннего ухода.
Вторая жизненная спираль Чекрыгина - его стезя в искусстве. В его манере, стилистике, пластике можно найти перекличку и с великими западными мастерами, и с нашими - Рублёвым, Дионисием. Ведь в поисках своего почерка в изобразительном искусстве он <просканировал> чуть ли не все существовавшие в нём <измы> (а надо ли напоминать, каким <плавильным котлом>, какой концентрацией взрывоопасных экстремумов - крайностей и в утверждениях, и в отрицаниях было отечественное искусство первых десятилетий прошлого века), попробовал писать в самых разных манерах. Чуть ли ещё не в детстве пережил потрясение лучизмом Ларионова, прошёл прекрасную профессиональную школу сначала иконописной мастерской при Киево-Печёрской Лавре, затем легендарного московского Училища живописи, ваяния и зодчества (между прочим, работавший позже в основном в контрастной чёрно-белой гамме считался там лучшим колористом), потом ещё учение за границей. Впрочем, при этом назвать одного конкретного Мастера, из <шинели> которого вышел автор графических листов <Бытия> и <Воскрешения мёртвых>, пожалуй, невозможно.
При этом, конечно, лучей и нитей, идущих от такой воистину возрожденческой личности, какой был Чекрыгин, при широчайшем круге его интересов, к мастерам прошлого можно протянуть немало. В упомянутых уже заметках Л. Жегин и В. Чекрыгина свидетельствуют: <Определяются <вечные спутники>>: Фидий, Рублёв, Леонардо; любит Джотто, Мазаччо, Тинторетто. Отрицательно относится к Микеланджело. Его походная библиотека: Библия, Данте, Сервантес. Любит вслух читать Гоголя и сам надрывается над ним от смеха. <:> Отдалённое влияние Гойи - серо-зелёно-красная гамма, и <Каменотёсы> в композиционной зависимости от Курбе. Знает французов. Любит Сезанна. Знакомится с культурами Греции, Византии, Египта и Индии. Очень любит росписи в Кут-Эль-Амарне и мозаики Мистры, но особенно углубляется в иконопись (русскую) и фреску. <:> Пишет стихи, поэму>.
Всё это запись лишь одного, 1911 года. Когда Чекрыгину 14. Совсем ещё мальчик!
Плюс ко всему - знакомство с футуристами. Маяковский. Бурлюк. Между прочим, среди экспонатов выставки - <Я>. Самая-самая первая книга Владимира Маяковского. С автографом автора. Проиллюстрировали её Василий Чекрыгин и Лев Жегин (тогда ещё Шехтель) в ярко выраженной футуристической манере.
И наконец третья спираль. Чекрыгин относился к тому редкому ряду художников-мыслителей, которых ни в коей мере не могла удовлетворить весьма благородная роль выразителей противоречий и предрассудков, чаяний и идеалов своего времени в последовательном ряду отдельных произведений. Всё это было для них лишь основанием, подножием на пути к некой объединительной духовной, интеллектуальной вершине, неким целеполаганием, приближающим к познанию смысла нашей и собственной, и общей жизни.
Таким был, например, - через десятки этюдов, каждый из которых представлял собой замечательный образец первоклассной живописи, - подъём Александра Иванова к его вершинному <Явлению Христа народу>. Таким был и путь Василия Чекрыгина к задуманным им грандиозным стенописям <Бытие> и <Воскрешение мёртвых>. Но работу оборвала смерть. Не могу сказать: в самом начале пути. Ибо за год и пять месяцев, прошедших от знакомства его с <Философией общего дела> Николая Фёдорова, до собственной гибели, он успел создать более 1 400 эскизов. И каких эскизов!
Фёдоровская идея воскресить всех когда-либо живших на Земле людей привлекала внимание Льва Толстого и Достоевского, Брюсова и Циолковского. Имя последнего в этом ряду особо значимо не только потому, что они были земляками (по Боровску и Калуге). Но и потому, что оба числятся в первооснователях русского космизма. Во второй ипостаси своего учения Фёдоров бился над проблемой: как расселить на нашей маленькой планете все предшествующие нам человечества? И пришёл к идее космического переселения людей на другие планеты. Подобные мысли Циолковского (помните: человечество не может вечно оставаться в колыбели) были особенно популярны у нас во времена первых космических стартов.
Утопическая в основе своей концепция Фёдорова тем не менее несла в себе рациональное зерно: предчувствие, предвестие той веры во всесилие науки, что охватило людей в ХХ веке, в котором самому философу уже не доведётся жить (он умер в 1903 году). Первым условием для того, чтобы свести на нет многие ожидающие нас в ближайшем будущем природные и социальные катастрофы и даже победить самую смерть, было, по Фёдорову, объединение интеллектуальных и духовных усилий искусства, науки, религии всего человечества. Вторым главным условием победы над смертью было слияние самого разрозненного человечества в единое братство.
Конец прошлого и начало нынешнего столетий весьма охладили веру во всесилие такого рода союзов. Хотя, конечно, для её подпитки поводов остаётся немало. Одна информационная революция чего стоит! А все эти генокопии живых организмов, стволовые клетки, вживляемые в нас чипы: и т. д., и т. п. Но всё-таки наши надежды на разумное переустройство мира объединёнными усилиями всего человечества оказались изрядно завышенными, особенно по части всепланетного торжества социальной справедливости да и по части веры в победительную поступь научно-технического прогресса тоже. Но, с другой стороны, у нас ведь просто нет иного выхода кроме осуществления фёдоровского проекта - пусть не в утопическом авторском, но в более реалистическом варианте.
Разъединенное человечество довело нашу Землю и существование всех живых существ и растений на ней, включая человека, до такого крайнего состояния, что либо <народы, распри позабыв, в единую семью соединятся>, и человечество, являясь ныне - согласно Вернадскому - гигантской геологической силой, направит её по созидательному, а не разрушительному вектору, либо нас ждёт впереди - и счёт уже пошёл - ядерный, экологический (или какие там ещё бывают концы света?) апокалипсис. И тогда некому и некого уже будет воскрешать на обезлюдевшей планете.
22 марта 2017 г. Среда. В нашем обиходе мы слишком часто и легко сползаем к определению сложных, объёмных явлений через однозначные стереотипы: <Фёдоров? А, это о воскрешении мёртвых!> В действительности в той же <Философии общего дела> не менее сильным началом, чем <восстание против смерти>, был, например, анализ того, каким содержанием наполняется понятие цены и смысла жизни человека во взаимодействии с окружающими его людскими сообществами.
<Как возможен, - пишет Н. Фёдоров, - альтруизм без эгоизма? Жертвующие жизнью суть альтруисты, а принимающие жертву, они - кто? <:> Если жизнь есть благо, то пожертвование ею будет потерей блага для отдавших свою жизнь за сохранение её другим; но будет ли благом жизнь для принявших жертву и сохранивших свою жизнь ценою смерти других?>
Это начало напрямую было связано с нравственными исканиями в современной и Фёдорову, и Чекрыгину общественной жизни. Не случайно ведь означенная в <Философии общего дела> проблема <единства и борьбы противоположностей> - эгоизма и альтруизма имела такое долгое и звучное эхо не только в философских дискуссиях, но и в нашей художественной литературе.
Начиная с одного из самых известных ранних рассказов Максима Горького <Старуха Изергиль>, где сквозь густую, вязкую, сцеплённую переплетением ветвей и корней ткань исповеди самой старухи прорываются наружу в начале и в конце два протуберанца - сказания: об эгоисте Ларре, приговорённом людьми к самой страшной казни - бесконечной пытке бессмертием, и об альтруисте Данко, вырвавшем из груди своё горящее сердце, чтобы вывести людей из смрадного тёмного леса к свету. Кстати, не так прост тут сам автор в изображении, казалось бы, очевидного, конрастно-лобового столкновения личностей Ларры и Данко, если обратить внимание на то, как прописаны в рассказе взаимодействующие с ними человеческие коллективы. Во всяком случае, Горький (а круг его чтения всегда был довольно широким и разносторонним), по-моему, явно обнаруживает здесь, что с <Философией общего дела> он знаком.
И кончая более поздней записью из дневников Михаила Пришвина: <Высшая нравственность - это жертва своей личности в пользу коллектива. Высшая безнравственность - это когда коллектив жертвует личностью в пользу самого себя>.
Воспоминания доносят до нас образ Чекрыгина как высоконравственного, совестливого человека, которому близки были эти фёдоровские поиски самоопределения человека в мире себе подобных.
В личных комментариях к своим графическим листам он как бы несколько стыдился своего упоения красотой человеческого тела (что так естественно для истинного художника), призывая видеть в его образах не реальных людей, а некие фантомы, призраки. Такая скромность, конечно, во многом созвучна характеру этого человека, его сверхчуткости, сверхотзывчивости на любую человеческую боль и любую радость рядом (как самоотверженно, получше профессиональных сиделок, ухаживал он за заболевшей женой, а потом и за заболевшим братом, какой нежностью окружил родившуюся дочь!).
Но дело тут всё же ещё и в другом. Для него было важно, чтобы, <видя> мгновения воскрешения человеческих тел, зритель не потерял главного ориентира, к которому ведёт его художник. А это - воскрешение, утверждение - не смотря ни на что! - духовных начал в человеке, вера в неодолимость этих начал.
Всё-таки, чтобы в нашем, пусть порой и сумасшедшем, бытии уверовать в фёдоровское воскрешение всех живших до нас на Земле человечеств, - для этого надо быть немного не от мира сего. Или - художником. Как Чекрыгин. Но вот найти в искусстве эквивалент идеям этого философа, странного даже для духовных поисков начала ХХ века, - это казалось в принципе неразрешимой задачей.
Известно, что иллюстрации к <Божественной комедии> непросто давались даже таким Мастерам, как Франческо Микелино, Эжен Делакруа, Гюстав Доре, Эрнст Неизвестный. А ведь там, у Данте, куда больше чисто художественных подсказок, чем у Фёдорова.
Василий Чекрыгин - единственный, кому удалось выразить, так сказать, во плоти эти самые мгновения фёдоровского <воскрешения из мёртвых>. Хотя, казалось бы, нет, не может быть такого художника на Земле. Речь не о изобразительных средствах, (тут автор может, конечно, обращаться и к опыту других мастеров), а о философско-художественной задаче, за решение которой не взялся бы ни один мастер. В том, как это удалось Чекрыгину, - главная его загадка. Так примерно объясняла мне, может быть, главный <подтекст> этой выставки, её куратор Елизавета Владимировна Ефремова (в Третьяковской галерее она хранитель отдела графики ХХ века).
Первые попытки проникнуть в эту тайну предпринимались уже сразу после смерти Чекрыгина. В вышедшем в 1922 году втором номере журнала <Маковец> (многие материалы номера посвящены его памяти) Б. Шапошников так определял стилистические особенности, чаще всего встречающиеся в чекрыгинской серии <Воскрешение мёртвых>: <В различных местах поверхности художник углём или карандашом наносит точки; ими отмечены глаза, соски грудей, рот, но иногда они попадают, казалось бы в совершенно случайные места затушёванного фона, между фигурами. Достаточно внимательно вглядеться в рисунок, и становится очевидным, что эти точки никогда не бывают случайными - ими достигается динамичность композиции. Характерно также, что, рисуя свои духи-образы, В. Н. никогда не обводил контуры фигур, они как бы возникают из воздуха, и только черепа, контур темени он тщательно прорисовывает остро отточенным карандашом, как будто это была единственная материальная часть всей фигуры. Думается, что эти точки и обведённые контуры темени, будучи подсознательным почерком художника, дают ключ к раскрытию процесса его, по преимуществу подсознательного, творчества>.
Ну да, конечно, искусствоведы нам объяснят, как это сделано технически. Как, сгущая тёмные пятна в одних случаях, размывая их в других, художник достигает максимального эмоционального воздействия на зрителя. Но всё же и им вряд ли удастся до конца объяснить, каким волшебством у нас создаётся впечатление, будто эти фигуры на плоском пространстве листа объёмно шевелятся, будто на наших глазах свершается это самое таинство воскрешения из мёртвых. Оно только-только началось и далеко ещё до свершения. Оно - в движении от загробных теней к реальной, оживающей человеческой плоти.
Особенно впечатляют светоносные листы, аллегорически воспроизводящие начало великого межпланетного переселения человечества. Представьте себе ожившего Сократа или Аристотеля, отправляющегося в своё космическое вознесение: Конечно, этих листов нет ни на выставке, ни в природе. Но представить, <дорисовать> такое в своём воображении, после того, что удалось сотворить Чекрыгину, уже можно.
До индивидуальной узнаваемости он, естественно, героев своих не доводит, но, в полном соответствии с демократическим по своей сути замыслом Фёдорова воскресить всех людей, а не только праведников, населяет этюды очень разными персонажами. И теми, кто, может быть, пребывал в прошлом бытии на Парнасе, и тех, кто прожигал свою жизнь в средневековых корчмах и кабаках.
Первый, кто привлёк общее внимание к творчеству Чекрыгина, искусствовед А.В. Бакушинский сказал о его <Воскрешении мёртвых> так: <:Проникновенное художественное видение, в котором нашли своё выражение и великая смертная боль ощущения свершившихся , а также неизбежно грядущих катастроф и великая радость предчувствия нового неба и новой земли - нового человека в новых, ещё невиданных доселе, отношениях общественных и космических>.
Между прочим, выставка, проходящая в рамках проекта <Третьяковская галерея открывает свои запасники> и посвящённая 120-летию со дня рождения художника, так и называется: <Графика Василия Чекрыгина. Предчувствие будущего>.
Эта небольшая, всего в два зала, экспозиция прекрасно задумана и организована. Над первым залом (жизненный и творческий путь художника до знакомства с идеями Фёдорова) как бы довлеет замысел выразить пережитое в цикле графических этюдов, где из множества современных, исторических и мифологических событий - <Восстание>, <Расстрел>, <Лица>, <Сумасшедшая>, <Голова вакханки>, <Кричащая>, <Маленький раб с конём>, <Химера с мальчиком> - выкристаллизовывается то, что в финале должно было стать монументальной стенописью <Бытие>. А над вторым залом довлеет будущая фреска <Воскрешение мёртвых>.
Но мне здесь всё-таки не хватало ещё и третьего зала. Конечно, в виде отдельных артефактов, экспонатов его воображаемая экспозиция разрозненно была представлена и в первых двух. Однако:
В общем-то понятен всеобщий интерес к поднятому Фёдоровым восстанию против смерти с его пока ещё, в ХХI веке, неизвестным финалом и к его эквивалентному отражению в графических листах Чекрыгина. Но это всё же несколько отвлекает зрительское внимание от ещё одной художественно-философской вершины, которую успел взять на своём коротком веку Василий Чекрыгин. Называется она <Маковец>.
Это были основанный в 1922 году журнал и одоновременно содружество художников, поэтов, философов, учёных. Имя журналу и объединению подарила история. Так назывался холм, на котором Сергий Радонежский основал Троице-Сергиеву лавру. Этот объединительный для русского самосознания символ собрал вокруг себя поистине алмазный личностный венец: П. Флоренский, В. Хлебников, Б. Пастернак, П. Антакольский, С. Герасимов, В. Чекрыгин, А. и Н. Чернышёвы, Л. Жегин, А. Фонвизин, А. Шевченко, С. Романович, К. Зефиров и другие.
Их свёл вместе ряд спасительных для культуры принципов. Наиболее полно они выразились в написанном Василием Чекрыгиным манифесте <Наш пролог>, а также в таких программных документах, как <Искусство на рубеже веков> Льва Жегина, <Письмо в достопочтенный <Маковец> Павла Флоренского, ряд статей Николая Чернышёва.
В противовес современному им стремлению людей искусства обособиться, уйти только в себя, изобретать ни на что не похожие средства самовыражения маковцы звали к единению духовного мира художника и всего мира вокруг него, отстаивали подлинный, глубинный демократизм, ответственность художника за духовные начала в своём народе, за эстетическую самоорганизацию его жизни: <Искусство, сохраняя народную мудрость, растущую из глуби седых веков и дающую художнику простор для проявления его личности в могучем и делающем творчестве, должно вести народ к высокой культуре познания и чувства, к участию в творчестве и к способности оценки и суждения>. (В. Чекрыгин. <Наш пролог>).
Во дни революционного, а чаще - нигилистического отрицания прошлого, сбрасывания классики <с корабля современности> маковцы звали к единству мира не только в сиюминутном, но и в историческом времени, воспринимая искусство как процесс с многовековой протяжённостью, осознавая свою кровную, сыновью связь со всем, что сотворено в искусстве до них: <Возрождение возможно лишь при строгой преемственности с великими мастерами прошлого, при воскрешении всего вечного и живого, добытого до сих пор:> (Л. Жегин. <Искусство на рубеже веков>).
Характерен и своеобразный духовный экологизм <Маковца>: <Задача нашего творчества в том, чтобы безотчётные голоса природы, поднявшиеся в высшую сферу духовной жизни, слить с нею воедино, заключить в мощных, синтезирующих эти состояния целостных объективных образах>. В этом отрывке из <Нашего пролога> уже предугадано то понятие экологии культуры, которое, с лёгкой руки Андрея Вознесенского (а если быть более объективным, у истоков этого понятия стоит Дмитрий Сергеевич Лихачёв), утвердилось у нас в 80-х годах прошлого века.
Начав свой путь с отрицания лжепророков, их самообособления от <руководящего идеала>, от общечеловеческих ценностей, участники <Маковца> продолжили этот путь, декларируя своё созвучие с божественными предначертаниями и природными законами. И пришли к пониманию пророческого предназначения, предопределения искусства: <Художник вновь принял высокое назначение посланника. Он увидит перед собой всю тайну образов как светлозарную ослепительную реальность>. (Л. Жегин. <Искусство на рубеже веков>).
О <Маковце> как созвездии разных родников, сбегающих с единого холма, хорошо сказал Павел Флоренский: <Маковец> должен быть маковцем - средоточною возвышенностью русской культуры, с которой стекают в разные стороны воды творчества. В разные - во-первых, и из единого - во-вторых. <Маковец> - не геометрический центр и не среднее арифметическое разных течений, а живой узел, откуда тянутся нити>.
В становлении мировоззренческих и художественных первооснов <Маковца> Чекрыгин вместе с Флоренским и братьями Чернышёвыми сыграл выдающуюся, заглавную роль. И хотя после его гибели объединение просуществовало ещё несколько лет, до 1926 года, отсвет этой замечательной личности лежал на всех начинаниях, делах, свершениях <Маковца>, не давая распасться его духовному единству, разорваться его взявшемуся за руки человеческому кругу.
1 апреля 2017 г. Суббота. Оба главных его замысла - стенописи <Бытие> и <Воскрешение мёртвых> - остались неосуществлёнными. Хотя по демонстрируемому на нынешней выставке приближению к этим вершинам можно представить, какой художественной и духовной силы были бы это творения. И нам остаётся только соглашаться с другом его Львом Жегиным: если бы дано было Чекрыгину подняться на эти две свои вершины, его непременно назвали бы великим, мирового уровня Мастером фресок (в минувшие века был такой обычай - присваивать лучшим художникам звания: Мастер зимних пейзажей, Мастер женских полуфигур; слышал я, правда, и другую версию: это, мол, уже наши, современные искусствоведы, не установив имён неизвестных живописцев, давали им такие <псевдонимы>).
Впрочем, что стало бы с самими стенописями <Бытие> и <Воскрешение мёртвых>, будь они завершены, в знаменитую <пятилетку безбожия>, когда сбрасывали с колоколен и звонниц, раскалывали оземь колокола и скалывали с храмовых стен старинные фрески? И какая судьба ждала бы в недоброй памяти 37-м самого их автора, при жизни не терпевшего никакого насилия над внутренней, тайной свободой творчества? Загадка сия не имеет разгадки в области здравого смысла.
Ким Смирнов, 31 мая 2017 г., https://www.novayagazeta.ru/articles/2017/04/01/71987
*************************************************************************************************** *
* Бюллетень выпускается Союзом "За химическую безопасность". Редактор и издатель Лев А.Федоров. *
* Каждый получатель бюллетеня лично запросил его присылку. Отказ от получения осуществляется *
* по E-mail: lef...@gmail.com. *
*****************************************************************************************************
* Адрес: 117218 Россия, Москва, ул.Б.Черемушкинская, 20-4-250. *
* Телефон: по России 8-499-129-05-96, извне России 7-499-129-05-96 "UCS-PRESS" 2017 г. *
*****************************************************************************************************
##################################################################
########## ЭКОЛОГИЯ И ПРАВА ЧЕЛОВЕКА ****************##
#######*********************************************************##
#### Сообщение ECO-HR.6145 1 июня 2017 г. ****************##
##################################################################
------------- * ENWL * ------------
Ecological North West Line * St. Petersburg, Russia
Independent Environmental Net Service
Russian: ENWL (North West), ENWL-inf (FSU), ENWL-misc (any topics)
English: ENWL-eng (world information)
Send information to en...@lew.spb.org, enwl...@lew.spb.org, en...@lew.spb.org, en...@lew.spb.org
Subscription, Moderator: vf...@lew.spb.org or en...@enw.net.ru
Archive: http://groups.google.com/group/enwl/
Additionally: http://www.enwl.net.ru/
(C) Please refer to exclusive articles of ENWL
-------------------------------------