*[Enwl-misc] ЛЕВ СИДОРОВСКИЙ. ЗВЕЗДЫ И ТЕРНИИ. 181 год назад была открыта Пулковская обсерватория
6 views
Skip to first unread message
ENWLine
Aug 20, 2020, 8:13:17 AM8/20/20
to "ENWL-uni"
ЗВЕЗДЫ И ТЕРНИИ
181 год назад была открыта
Пулковская обсерватория,
чьи астрономы спустя 100 лет
стали жертвами проклятой сталинщины
СРАЗУ, дорогой читатель, хочу предупредить: здесь – лишь малая толика моего скрупулёзного расследования, которое было опубликовано на страницах ленинградской «Смены» 31 марта 1989 года. Тогда с некоторыми из чудом уцелевших участников этой кровавой вакханалии мне довелось пообщаться.
181 год назад была открыта
Пулковская обсерватория,
чьи астрономы спустя 100 лет
стали жертвами проклятой сталинщины
СРАЗУ, дорогой читатель, хочу предупредить: здесь – лишь малая толика моего скрупулёзного расследования, которое было опубликовано на страницах ленинградской «Смены» 31 марта 1989 года. Тогда с некоторыми из чудом уцелевших участников этой кровавой вакханалии мне довелось пообщаться.
***
А НАЧАЛАСЬ трагедия с какого-то бездарного
аспиранта: провалил экзамен кандидатского минимума по небесной механике и в
отместку решил своего «обидчика» проучить – благо на столе экзаменатора усмотрел
иностранную корреспонденцию. Вот так, весьма прозаически, возник донос на Бориса
Васильевича Нумерова – замечательного астронома, геодезиста, геофизика, членкора
Академии наук, организатора и первого директора Института теоретической
астрономии, члена ученого совета Пулковской обсерватории... Донос пал на удобную
почву: во-первых, время для него было выбрано весьма подходящее – 1936-й;
во-вторых, в обсерватории нашелся негодяй из шибко больших «общественников»,
который, получив «сигнал», ретиво проявил «бдительность» – и участь Бориса
Васильевича фактически оказалась решенной...
Впрочем, если задуматься, то навет аспиранта для ареста Нумерова скорее всего был не причиной, а просто удачно подвернувшимся поводом. Само Пулково, сама Главная астрономическая обсерватория Академии наук СССР вызывала у бдительных сталинских опричников нескрываемое раздражение. Хотя, казалось бы, ну какую такую опасность для спокойной жизни в родном отечестве могут таить астрономы? Ведь не военачальники, которые в состоянии разложить армию; и не инженеры, которым ничего не стоит разрушить экономику; и не поэты, в конце концов, которые способны сочинить обличительные строки о «кремлевском горце»... Нет, эти чудаки, для кого, как кажется многим со стороны, главная в жизни радость – замереть у телескопа, любуясь на Марс, Венеру или какую другую далекую планету, могуществу державы угрожают, ясно, меньше всего... И всё же... И всё же – слишком уж независимы, хотя по происхождению большинство – из дворян, и поэтому должны быть, как говорится, ниже травы, тише воды. Так нет же, наоборот – гордость показывают. А еще за границу без конца шастают – только ли с «научной целью»? Конверты с иностранными марками получают...
Вот так и «вышли» на Нумерова. Пригласили в «Большой дом» молодого астронома Козырева, тщетно пытались добыть у того на Бориса Васильевича «компромат», отпустили, взяв подписку «о неразглашении». Однако Козырев старшего коллегу о надвигающейся беде предупредил...
За Борисом Васильевичем явились в ночь на 22 октября. Детей срочно отправили спать. Ира и Настя притаились в одной комнате, Андрей – в другой, чутко прислушиваясь к тому, что происходит там, за стеной... Наконец дверь в детскую открылась. Отец – уже в пальто. «Папа, ты куда?» – «Не волнуйтесь, мои родные, ненадолго...» И ушел навсегда.
***
ЧЕРЕЗ десять дней, 1 ноября, взяли великолепного радиофизика, постоянного научного консультанта пулковцев, который когда-то работал в их коллективе, Александра Павловича Константинова. Еще через неделю – Николая Васильевича Комендантова. У этого сорокалетнего шумного и невероятно доброго человека были две страсти: астрономия и Пушкин. Даже состоял в Обществе пушкинистов. Таскал за собой туда на заседания и дочку. Она его часто проверяла: раскроет пушкинский томик на любой странице, только произнесет первую строчку, отец с ходу продолжает... Еще любил читать стихи по-латыни – она привыкла засыпать под эти латинские строфы...
А вообще-то вместе с другими коллегами отец стоял у истоков советской астрономической науки, малые планеты знал прямо-таки досконально: и «норов» каждой, и особенности орбиты движения – так что безошибочно определял, где сейчас находится, допустим, Юнона, или Веста, или Церера... Его теоретические и исследовательско-расчетные работы публиковались не только дома, но и в Берлине, Лондоне, других точках мира. Ученый успешно наблюдал двойные звезды. Кроме того, по заданию Государственного артиллерийского управления составил баллистические таблицы, которые сразу обрели огромную практическую ценность. В 1936-м без защиты диссертации Николаю Васильевичу присвоили степень доктора наук и звание профессора.
В тот вечер, накануне 7 ноября, – рассказывала мне Татьяна Николаевна Комендантова – радостный отец, вернувшись с праздничного концерта, обнял дочь: «Ложись пораньше. Чуть свет подниму на демонстрацию...» Но разбудил ее задолго до рассвета не он, а резкий стук в дверь. Потом был долгий обыск. На столе росла груда конвертов с заграничными штемпелями. Отец стоял бледный...
Впрочем, той предпраздничной ночью один «воронок» обслужил в Пулкове, в так называемых «восточном» и «западном» корпусах, где жили сотрудники обсерватории, сразу несколько квартир. Такую «встречу» девятнадцатой годовщины Великого Октября устроили старейшему астроному (ему шел уже седьмой десяток) Петру Ивановичу Яшнову, а еще – Иннокентию Андреевичу Балановскому, Вере Федоровне Газе, Науму Ильичу Идельсону, Николаю Александровичу Козыреву...
***
КОЗЫРЕВА арестовали в Доме архитектора, прямо на балу – когда отводил свою даму после танца на место. Поинтересовался: «А как же дама? Кто ее проводит домой?» Его успокоили: «За даму не волнуйтесь, провожатые найдутся...»
Несколькими неделями раньше на обед к Балановским пришли Козырев и одна подруга хозяйки, Инны Николаевны. Во время обеда, развернув свежий номер газеты и увидев там очередной снимок Сталина, Кагановича, Ворошилова и других членов Политбюро, Иннокентий Андреевич бросил резкую фразу. Гостья замерла, а потом торопливо засобиралась домой. Как Козыреву вскоре стало известно, боялась, что он ее опередит. Следователь орал на Николая Александровича: «Почему не оповестил органы?!»
Козыреву было двадцать восемь. За плечами – Университет, физмат, астрономическая группа, где тон задавали Амбарцумян, Еропкин... Студентом стал в пятнадцать лет, спустя год «Вестник Университета» опубликовал его первую научную статью, в двадцать – уже в Пулкове, аспирант у «отца русской астрофизики» Аристарха Аполлоновича Белопольского. Вскоре по совокупности работ заслужил звание кандидата физико-математических наук. Вместе с Еропкиным занимался изучением зодиакального света, а это требовало южных широт и чистого неба – поэтому многие дни проводил верхом на лошади в глухих районах Средней Азии. Ежемесячник Королевского Астрономического общества Великобритании, журнал среди астрономов авторитетнейший, опубликовал его исследования о протяженных звездных атмосферах. В голове роились интереснейшие задумки...
***
КОГДА начались аресты, директор Пулковской обсерватории, талантливый исследователь звезд, планетарных туманностей, межзвездной среды Борис Петрович Герасимович находился в столичной командировке. В заранее оговоренный день и час его шофер подкатил к вокзалу. Пятнадцать минут ждет, полчаса – нет Бориса Петровича. Подходит некто в штатском: «Кого встречаете? Герасимовича? Мы его уже встретили. Можете возвращаться...»
Заместитель директора Николай Иванович Днепровский (организатор первой в стране высокоточной радиотехнической службы времени, выдающийся специалист по фундаментальной астрономии, в частности – по проблеме абсолютного определения склонений небесных светил) был тогда в отпуске. Его дочь, Людмила Николаевна, мне рассказывала:
– Почти круглосуточно занимаясь наукой, отец все-таки успевал регулярно водить нас в Филармонию на симфонические концерты, которыми дирижировали Клемперер, Ансерме, Кнапертобуш... И в Мариинке оперных премьер мы не пропускали... Кроме того, отец обожал походы с рюкзаком за плечами по горам Кавказа. Вот и тогда, 10 ноября, поезд привез его из Кисловодска. Узнав на перроне об арестах, вздохнул: «Значит, и мне не миновать...»
За Днепровским пришли 5 декабря – в тот самый день, когда была принята «Великая Сталинская Конституция», провозгласившая: «Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора»; «Обвиняемому гарантировано право на защиту»; «Соблюдение всеобщей законности в государстве надежно обеспечивается строжайшим надзором независимых прокуроров». Одновременно взяли Дмитрия Ивановича Еропкина. Вслед за ним – Максимилиана Максимилиановича Мусселиуса, Александра Владимировича Маркова и Евгения Яковлевича Перепелкина...
Женя Перепелкин... Мудрый «Евгеш» – как уважительно называли его товарищи по аспирантуре... Завершив университетский курс почти молниеносно, блестяще защитив дипломную работу под названием: «Опыт математической теории протуберанцев», девятнадцатилетний Перепелкин оказался аспирантом в «астрономической столице мира». Его кандидатская диссертация основывалась на измерении области около «Летящей звезды» Барнарда. А «для души» у Жени было Солнце. Приняв участие в экспедиции за Полярный круг на полное солнечное затмение, получил превосходные снимки внутренней короны и хромосферы.
Женившись на Галочке Яшновой, дочери Петра Ивановича, Перепелкин вошел в семью одного из самых знаменитых «пулкачей» (так в Пулкове они сами себя шутливо именовали). Яшнов дома частенько играл на фисгармонии, зять тоже обожал классическую музыку – впрочем, наука и музыка почти для всех «пулкачей» были неразделимы... Перепелкин основательно занялся протуберанцами: накопил огромный материал по их лучевым скоростям, внутренним движениям и физическому состоянию. Но обработать всё это успел лишь частично. Начался погром... Петра Ивановича забрали в числе первых, Женю – последним. Дом опустел...
Схватили и будущего астронома, пятикурсника ЛГУ Николая Пальчикова, потом – его старшего брата-шофера, затем – младшего брата-слесаря, следом – друга-сокурсника Сашу Балакина... Всем определили «по 10 лет без права переписки», что означало – «расстрел»…
***
ПОНАЧАЛУ астрономы оказались в доме предварительного заключения, потом – в «Крестах». Только там жен и детей допустили на свидание. Узнать родные лица было трудно: так изменили их пытки...
Балановский шепнул жене: «Мучений не вынес, подписал, что шпион. Днепровского терзали так, что теперь он в психбольнице...».
Комендантов торопливо сообщал: «Самое трудное – совсем не давали спать... Кажется, не подписал протокол допроса один Мусселиус...».
Кто-то рассказывал: «Несут по коридору труп, прикрытый простыней. "Кого?" – спрашиваю. Отвечают: "Директора Пулковской обсерватории..."».
Вконец измученный, обритый наголо, смертельно бледный Нумеров несколько раз горестно повторил: «В чем только меня не обвинили...». Передал Екатерине Ефимовне узел с грязным бельем. Развернула узел дома – письмо: «В Президиум Академии наук СССР». Далее следовал подробный рассказ про то, что случилось с пулковцами... Сразу же отправила письмо на имя президента Академии. Но ответа ни она, ни муж не дождались...
***
ВСКОРЕ пришли и за Екатериной Ефимовной, оторвали от детей. Когда ее увозили, Андрюша всё бежал и бежал за машиной по 2-й линии к Неве. Бежал и плакал...
Примерно в то же время арестовали Инну Николаевну Леман-Балановскую. Забрали, чтобы выслать в исправительно-трудовые лагеря, Александру Ивановну Комендантову, Клару Августовну Днепровскую, Анну Ивановну Мусселиус, Веру Николаевну Козыреву, Ольгу Михайловну Герасимович, Ольгу Ивановну Яшнову, Галину Петровну Перепелкину, Людмилу Михайловну Константинову – в общем, всех... Так потянулся их долгий крестный путь, который брал начало в камере на Арсенальной набережной...
В стенах Арсеналки угрюмой,
За прочной решёткой окон,
Объятых тяжёлою думой
Немало скрывалося жён.
Попали в тюрьму мы случайно,
Не зная вины за собой,
И плачем, грустим чрезвычайно,
И рвёмся к ребятам домой...
Кто из них сложил эту немудреную песню – сейчас уже не выяснить. Как не определить и автора другой, сочиненной тоже в их женском товарном вагоне:
По железной дороге к востоку
Длинный поезд товарный идёт,
Он не связан прибытием к сроку,
Может ехать и месяц, и год...
Загорожены крошки-оконца,
Пара прутьев сковала окно,
Но лучи справедливого солнца
Освещают вагон всё равно...
Это песни потом, после освобождения, часто вспоминала Екатерина Ефимовна Нумерова...
В их семье сохранилось письмо Бориса Васильевича из орловской тюрьмы от 20 декабря 1940 года, которое начинается так: «Я жив и здоров. С интересом занимаюсь своей работой по небесной механике...». Вот так: в тюремной одиночке писали работы по н е б е с н о й механике, сквозь железную решетку окна тянулись к звездам – такие это были люди...
***
ВСЕГО девять писем успела получить Зинаида Дмитриевна Еропкина из грязовецкой тюрьмы, что была в Сталинградской области, от сына своего Мити... Процитировать бы их здесь полностью – такая в этих весточках из неволи красота и сила души, да, увы, место не позволяет. Но и короткие выдержки из некоторых тоже скажут вам о многом...
«2.09.37. Дорогая мамочка!.. Утром я делаю гимнастику, затем занимаюсь английским языком. Заниматься наукой очень трудно из-за отсутствия специальных научных книг... Иногда читаю популярные лекции по астрономии и слушаю – по физике...»
«16.09.37. ...Написал недавно в Москву, в НКВД, заявление с просьбой разрешить мне получить несколько книг по специальности... Прошу тебя в следующем письме сообщить мне точные цифры о расстоянии, массе, периоде вращения спутников Юпитера и Сатурна. Все эти данные можно найти в "Курсе астрофизики", часть 2-я... Хотелось бы также получить текст теорем, сформулированных мною по теории переменных звезд и озону...».
«16.10.37. ...Прочел вчера снова "Отцы и дети" Тургенева – чарующее впечатление. Я даю уроки русского языка и буду "прорабатывать" это произведение. Занимаюсь физикой. Обдумываю написанные книги по оптике. Хотелось бы изложить учение о свете с новой точки зрения... Сейчас я с увлечением набрасываю курс диоптрики и обсуждаю эту область науки, очень интересную с точки зрения новейшей физики...».
«11.11.37. ...В начале этого месяца отправил на имя И.В.Сталина две написанных здесь научных статьи с просьбой передать для опубликования президенту Академии наук. Одна – по теории переменных звезд, другая – об эволюции Солнечной системы...».
«17.12.37. ...Начатые мною научные работы по окончании имели бы большое государственное значение. Они касаются состава атмосферы, условий распространения радиоволн и поглощения света... Стараюсь бодро переносить несчастья. Помню деда...».
«3.01.38. ...Берегите себя. Не надо калечить себя, свою нравственную чистоту...».
Когда-то его дед, декабрист Дмитрий Иринархович Завалишин, волей Николая I, провел в заточении тридцать лет. Ну а нареченный в память о деде внук, приговоренный Военной коллегией Верховного суда СССР к десяти годам лишения свободы, во время отбытия наказания, без следствия и суда, по постановлению «тройки» УНКВД, был расстрелян – за то, что якобы «не разоружился». Наверное, палачей раздражало, что Дмитрий Еропкин и там, в грязовецкой тюрьме, отстаивал свою «нравственную чистоту»...
***
НУ А КОЗЫРЕВ, пройдя – без преувеличения – сто кругов ада, остался жив. (Ещё дождаться призрачной свободы выпало Маркову, Идельсону и Газе, которая, впрочем, после всех мучений прожила потом совсем недолго). Николай Александрович (с которым мне тоже посчастливилось в жизни встретиться) стал выдающимся ученым, среди прочего открывшим вулканизм на Луне, за что в Астрономической академии США получил золотую медаль с девизом: «Через тернии – к звездам!»
Андрей Вознесенский посвятил Козыреву стихи:
Есть русская интеллигенция,
Вы думали – нет? Есть.
Не масса индифферентная,
а совесть страны и честь.
…………………………………….
«Нет пороков в своём отечестве».
Не уважаю лесть.
Есть пороки в моём отечестве,
зато и пророки есть.
Такие, как вне коррозии,
ноздрёй петербуржской вздет,
Николай Александрович Козырев –
небесный интеллигент.
Великое же спасибо и вечная память им, пулковским астрономам, «небесным интеллигентам», которые даже в черную ночь проклятой сталинщины, несмотря на все тернии, на все ужасы, на всю кровь, все равно упрямо тянулись к звездам!
Лев СИДОРОВСКИЙ
Впрочем, если задуматься, то навет аспиранта для ареста Нумерова скорее всего был не причиной, а просто удачно подвернувшимся поводом. Само Пулково, сама Главная астрономическая обсерватория Академии наук СССР вызывала у бдительных сталинских опричников нескрываемое раздражение. Хотя, казалось бы, ну какую такую опасность для спокойной жизни в родном отечестве могут таить астрономы? Ведь не военачальники, которые в состоянии разложить армию; и не инженеры, которым ничего не стоит разрушить экономику; и не поэты, в конце концов, которые способны сочинить обличительные строки о «кремлевском горце»... Нет, эти чудаки, для кого, как кажется многим со стороны, главная в жизни радость – замереть у телескопа, любуясь на Марс, Венеру или какую другую далекую планету, могуществу державы угрожают, ясно, меньше всего... И всё же... И всё же – слишком уж независимы, хотя по происхождению большинство – из дворян, и поэтому должны быть, как говорится, ниже травы, тише воды. Так нет же, наоборот – гордость показывают. А еще за границу без конца шастают – только ли с «научной целью»? Конверты с иностранными марками получают...
Вот так и «вышли» на Нумерова. Пригласили в «Большой дом» молодого астронома Козырева, тщетно пытались добыть у того на Бориса Васильевича «компромат», отпустили, взяв подписку «о неразглашении». Однако Козырев старшего коллегу о надвигающейся беде предупредил...
За Борисом Васильевичем явились в ночь на 22 октября. Детей срочно отправили спать. Ира и Настя притаились в одной комнате, Андрей – в другой, чутко прислушиваясь к тому, что происходит там, за стеной... Наконец дверь в детскую открылась. Отец – уже в пальто. «Папа, ты куда?» – «Не волнуйтесь, мои родные, ненадолго...» И ушел навсегда.
***
ЧЕРЕЗ десять дней, 1 ноября, взяли великолепного радиофизика, постоянного научного консультанта пулковцев, который когда-то работал в их коллективе, Александра Павловича Константинова. Еще через неделю – Николая Васильевича Комендантова. У этого сорокалетнего шумного и невероятно доброго человека были две страсти: астрономия и Пушкин. Даже состоял в Обществе пушкинистов. Таскал за собой туда на заседания и дочку. Она его часто проверяла: раскроет пушкинский томик на любой странице, только произнесет первую строчку, отец с ходу продолжает... Еще любил читать стихи по-латыни – она привыкла засыпать под эти латинские строфы...
А вообще-то вместе с другими коллегами отец стоял у истоков советской астрономической науки, малые планеты знал прямо-таки досконально: и «норов» каждой, и особенности орбиты движения – так что безошибочно определял, где сейчас находится, допустим, Юнона, или Веста, или Церера... Его теоретические и исследовательско-расчетные работы публиковались не только дома, но и в Берлине, Лондоне, других точках мира. Ученый успешно наблюдал двойные звезды. Кроме того, по заданию Государственного артиллерийского управления составил баллистические таблицы, которые сразу обрели огромную практическую ценность. В 1936-м без защиты диссертации Николаю Васильевичу присвоили степень доктора наук и звание профессора.
В тот вечер, накануне 7 ноября, – рассказывала мне Татьяна Николаевна Комендантова – радостный отец, вернувшись с праздничного концерта, обнял дочь: «Ложись пораньше. Чуть свет подниму на демонстрацию...» Но разбудил ее задолго до рассвета не он, а резкий стук в дверь. Потом был долгий обыск. На столе росла груда конвертов с заграничными штемпелями. Отец стоял бледный...
Впрочем, той предпраздничной ночью один «воронок» обслужил в Пулкове, в так называемых «восточном» и «западном» корпусах, где жили сотрудники обсерватории, сразу несколько квартир. Такую «встречу» девятнадцатой годовщины Великого Октября устроили старейшему астроному (ему шел уже седьмой десяток) Петру Ивановичу Яшнову, а еще – Иннокентию Андреевичу Балановскому, Вере Федоровне Газе, Науму Ильичу Идельсону, Николаю Александровичу Козыреву...
***
КОЗЫРЕВА арестовали в Доме архитектора, прямо на балу – когда отводил свою даму после танца на место. Поинтересовался: «А как же дама? Кто ее проводит домой?» Его успокоили: «За даму не волнуйтесь, провожатые найдутся...»
Несколькими неделями раньше на обед к Балановским пришли Козырев и одна подруга хозяйки, Инны Николаевны. Во время обеда, развернув свежий номер газеты и увидев там очередной снимок Сталина, Кагановича, Ворошилова и других членов Политбюро, Иннокентий Андреевич бросил резкую фразу. Гостья замерла, а потом торопливо засобиралась домой. Как Козыреву вскоре стало известно, боялась, что он ее опередит. Следователь орал на Николая Александровича: «Почему не оповестил органы?!»
Козыреву было двадцать восемь. За плечами – Университет, физмат, астрономическая группа, где тон задавали Амбарцумян, Еропкин... Студентом стал в пятнадцать лет, спустя год «Вестник Университета» опубликовал его первую научную статью, в двадцать – уже в Пулкове, аспирант у «отца русской астрофизики» Аристарха Аполлоновича Белопольского. Вскоре по совокупности работ заслужил звание кандидата физико-математических наук. Вместе с Еропкиным занимался изучением зодиакального света, а это требовало южных широт и чистого неба – поэтому многие дни проводил верхом на лошади в глухих районах Средней Азии. Ежемесячник Королевского Астрономического общества Великобритании, журнал среди астрономов авторитетнейший, опубликовал его исследования о протяженных звездных атмосферах. В голове роились интереснейшие задумки...
***
КОГДА начались аресты, директор Пулковской обсерватории, талантливый исследователь звезд, планетарных туманностей, межзвездной среды Борис Петрович Герасимович находился в столичной командировке. В заранее оговоренный день и час его шофер подкатил к вокзалу. Пятнадцать минут ждет, полчаса – нет Бориса Петровича. Подходит некто в штатском: «Кого встречаете? Герасимовича? Мы его уже встретили. Можете возвращаться...»
Заместитель директора Николай Иванович Днепровский (организатор первой в стране высокоточной радиотехнической службы времени, выдающийся специалист по фундаментальной астрономии, в частности – по проблеме абсолютного определения склонений небесных светил) был тогда в отпуске. Его дочь, Людмила Николаевна, мне рассказывала:
– Почти круглосуточно занимаясь наукой, отец все-таки успевал регулярно водить нас в Филармонию на симфонические концерты, которыми дирижировали Клемперер, Ансерме, Кнапертобуш... И в Мариинке оперных премьер мы не пропускали... Кроме того, отец обожал походы с рюкзаком за плечами по горам Кавказа. Вот и тогда, 10 ноября, поезд привез его из Кисловодска. Узнав на перроне об арестах, вздохнул: «Значит, и мне не миновать...»
За Днепровским пришли 5 декабря – в тот самый день, когда была принята «Великая Сталинская Конституция», провозгласившая: «Никто не может быть подвергнут аресту иначе как по постановлению суда или с санкции прокурора»; «Обвиняемому гарантировано право на защиту»; «Соблюдение всеобщей законности в государстве надежно обеспечивается строжайшим надзором независимых прокуроров». Одновременно взяли Дмитрия Ивановича Еропкина. Вслед за ним – Максимилиана Максимилиановича Мусселиуса, Александра Владимировича Маркова и Евгения Яковлевича Перепелкина...
Женя Перепелкин... Мудрый «Евгеш» – как уважительно называли его товарищи по аспирантуре... Завершив университетский курс почти молниеносно, блестяще защитив дипломную работу под названием: «Опыт математической теории протуберанцев», девятнадцатилетний Перепелкин оказался аспирантом в «астрономической столице мира». Его кандидатская диссертация основывалась на измерении области около «Летящей звезды» Барнарда. А «для души» у Жени было Солнце. Приняв участие в экспедиции за Полярный круг на полное солнечное затмение, получил превосходные снимки внутренней короны и хромосферы.
Женившись на Галочке Яшновой, дочери Петра Ивановича, Перепелкин вошел в семью одного из самых знаменитых «пулкачей» (так в Пулкове они сами себя шутливо именовали). Яшнов дома частенько играл на фисгармонии, зять тоже обожал классическую музыку – впрочем, наука и музыка почти для всех «пулкачей» были неразделимы... Перепелкин основательно занялся протуберанцами: накопил огромный материал по их лучевым скоростям, внутренним движениям и физическому состоянию. Но обработать всё это успел лишь частично. Начался погром... Петра Ивановича забрали в числе первых, Женю – последним. Дом опустел...
Схватили и будущего астронома, пятикурсника ЛГУ Николая Пальчикова, потом – его старшего брата-шофера, затем – младшего брата-слесаря, следом – друга-сокурсника Сашу Балакина... Всем определили «по 10 лет без права переписки», что означало – «расстрел»…
***
ПОНАЧАЛУ астрономы оказались в доме предварительного заключения, потом – в «Крестах». Только там жен и детей допустили на свидание. Узнать родные лица было трудно: так изменили их пытки...
Балановский шепнул жене: «Мучений не вынес, подписал, что шпион. Днепровского терзали так, что теперь он в психбольнице...».
Комендантов торопливо сообщал: «Самое трудное – совсем не давали спать... Кажется, не подписал протокол допроса один Мусселиус...».
Кто-то рассказывал: «Несут по коридору труп, прикрытый простыней. "Кого?" – спрашиваю. Отвечают: "Директора Пулковской обсерватории..."».
Вконец измученный, обритый наголо, смертельно бледный Нумеров несколько раз горестно повторил: «В чем только меня не обвинили...». Передал Екатерине Ефимовне узел с грязным бельем. Развернула узел дома – письмо: «В Президиум Академии наук СССР». Далее следовал подробный рассказ про то, что случилось с пулковцами... Сразу же отправила письмо на имя президента Академии. Но ответа ни она, ни муж не дождались...
***
ВСКОРЕ пришли и за Екатериной Ефимовной, оторвали от детей. Когда ее увозили, Андрюша всё бежал и бежал за машиной по 2-й линии к Неве. Бежал и плакал...
Примерно в то же время арестовали Инну Николаевну Леман-Балановскую. Забрали, чтобы выслать в исправительно-трудовые лагеря, Александру Ивановну Комендантову, Клару Августовну Днепровскую, Анну Ивановну Мусселиус, Веру Николаевну Козыреву, Ольгу Михайловну Герасимович, Ольгу Ивановну Яшнову, Галину Петровну Перепелкину, Людмилу Михайловну Константинову – в общем, всех... Так потянулся их долгий крестный путь, который брал начало в камере на Арсенальной набережной...
В стенах Арсеналки угрюмой,
За прочной решёткой окон,
Объятых тяжёлою думой
Немало скрывалося жён.
Попали в тюрьму мы случайно,
Не зная вины за собой,
И плачем, грустим чрезвычайно,
И рвёмся к ребятам домой...
Кто из них сложил эту немудреную песню – сейчас уже не выяснить. Как не определить и автора другой, сочиненной тоже в их женском товарном вагоне:
По железной дороге к востоку
Длинный поезд товарный идёт,
Он не связан прибытием к сроку,
Может ехать и месяц, и год...
Загорожены крошки-оконца,
Пара прутьев сковала окно,
Но лучи справедливого солнца
Освещают вагон всё равно...
Это песни потом, после освобождения, часто вспоминала Екатерина Ефимовна Нумерова...
В их семье сохранилось письмо Бориса Васильевича из орловской тюрьмы от 20 декабря 1940 года, которое начинается так: «Я жив и здоров. С интересом занимаюсь своей работой по небесной механике...». Вот так: в тюремной одиночке писали работы по н е б е с н о й механике, сквозь железную решетку окна тянулись к звездам – такие это были люди...
***
ВСЕГО девять писем успела получить Зинаида Дмитриевна Еропкина из грязовецкой тюрьмы, что была в Сталинградской области, от сына своего Мити... Процитировать бы их здесь полностью – такая в этих весточках из неволи красота и сила души, да, увы, место не позволяет. Но и короткие выдержки из некоторых тоже скажут вам о многом...
«2.09.37. Дорогая мамочка!.. Утром я делаю гимнастику, затем занимаюсь английским языком. Заниматься наукой очень трудно из-за отсутствия специальных научных книг... Иногда читаю популярные лекции по астрономии и слушаю – по физике...»
«16.09.37. ...Написал недавно в Москву, в НКВД, заявление с просьбой разрешить мне получить несколько книг по специальности... Прошу тебя в следующем письме сообщить мне точные цифры о расстоянии, массе, периоде вращения спутников Юпитера и Сатурна. Все эти данные можно найти в "Курсе астрофизики", часть 2-я... Хотелось бы также получить текст теорем, сформулированных мною по теории переменных звезд и озону...».
«16.10.37. ...Прочел вчера снова "Отцы и дети" Тургенева – чарующее впечатление. Я даю уроки русского языка и буду "прорабатывать" это произведение. Занимаюсь физикой. Обдумываю написанные книги по оптике. Хотелось бы изложить учение о свете с новой точки зрения... Сейчас я с увлечением набрасываю курс диоптрики и обсуждаю эту область науки, очень интересную с точки зрения новейшей физики...».
«11.11.37. ...В начале этого месяца отправил на имя И.В.Сталина две написанных здесь научных статьи с просьбой передать для опубликования президенту Академии наук. Одна – по теории переменных звезд, другая – об эволюции Солнечной системы...».
«17.12.37. ...Начатые мною научные работы по окончании имели бы большое государственное значение. Они касаются состава атмосферы, условий распространения радиоволн и поглощения света... Стараюсь бодро переносить несчастья. Помню деда...».
«3.01.38. ...Берегите себя. Не надо калечить себя, свою нравственную чистоту...».
Когда-то его дед, декабрист Дмитрий Иринархович Завалишин, волей Николая I, провел в заточении тридцать лет. Ну а нареченный в память о деде внук, приговоренный Военной коллегией Верховного суда СССР к десяти годам лишения свободы, во время отбытия наказания, без следствия и суда, по постановлению «тройки» УНКВД, был расстрелян – за то, что якобы «не разоружился». Наверное, палачей раздражало, что Дмитрий Еропкин и там, в грязовецкой тюрьме, отстаивал свою «нравственную чистоту»...
***
НУ А КОЗЫРЕВ, пройдя – без преувеличения – сто кругов ада, остался жив. (Ещё дождаться призрачной свободы выпало Маркову, Идельсону и Газе, которая, впрочем, после всех мучений прожила потом совсем недолго). Николай Александрович (с которым мне тоже посчастливилось в жизни встретиться) стал выдающимся ученым, среди прочего открывшим вулканизм на Луне, за что в Астрономической академии США получил золотую медаль с девизом: «Через тернии – к звездам!»
Андрей Вознесенский посвятил Козыреву стихи:
Есть русская интеллигенция,
Вы думали – нет? Есть.
Не масса индифферентная,
а совесть страны и честь.
…………………………………….
«Нет пороков в своём отечестве».
Не уважаю лесть.
Есть пороки в моём отечестве,
зато и пророки есть.
Такие, как вне коррозии,
ноздрёй петербуржской вздет,
Николай Александрович Козырев –
небесный интеллигент.
Великое же спасибо и вечная память им, пулковским астрономам, «небесным интеллигентам», которые даже в черную ночь проклятой сталинщины, несмотря на все тернии, на все ужасы, на всю кровь, все равно упрямо тянулись к звездам!
Лев СИДОРОВСКИЙ
Вот они – пулковские астрономы, ставшие жертвами
сталинщины (слева направо): Борис Васильевич Нумеров, Борис Петрович
Герасимович, Петр Иванович Яшнов, Николай Васильевич Комендантов, Иннокентий
Андреевич Балановский, Николай Иванович Днепровский, Вера Федоровна Газе,
Евгений Яковлевич Перепелкин, Дмитрий Иванович Еропкин, Николай Александрович
Козырев.
--
С уважением, Татьяна Рущина
--
С уважением, Татьяна Рущина
From: "Tatyana Ruschina t_rus...@mail.ru [OCR-ru-phil]"
<OCR-ru-ph...@yahoogroups.com>
Sent: Thursday, August 20, 2020 12:07
AM
Subject: ЛЕВ СИДОРОВСКИЙ. ЗВЕЗДЫ И
ТЕРНИИ
* * *
«СКВОЗЬ ТЕРНИИ – К ЗВЁЗДАМ!»
Вместо послесловия
Вместо послесловия
ДОРОГОЙ читатель! Очерк «Звёзды и тернии», который
я здесь только что опубликовал, – это (как ранее тебя уже предупреждал) весьма
сокращённый вариант обширного исследования, которое 31 марта 1989 года впервые
появилось на страницах ленинградской «Смены».
Добрых откликов (тогда люди в газету ещё писали) была уйма. И среди этих писем однажды вдруг получаю в фирменном «пулковском» конверте вот такой (взгляните на иллюстрацию) потрясающий экслибрис: «Сквозь тернии – к звёздам…» – с припиской: «Автору статьи о Пулковцах – Льву Сидоровскому. Д.Е.».
Кто такой этот талантливый «Д.Е.», выяснить, увы, не удалось.
Я продолжал работать. В частности, за два года опубликовал (случай тогда среди коллег беспримерный) шестьдесят таких же внушительных по размеру (в совокупности это примерно полторы тысячи страниц) аналитических очерков, посвящённых преступлениям сталинщины. Были там и десять газетных полос о жертвах «Ленинградского дела» (из питерских газетчиков самым первым пришёл в семьи погибших и выживших). А после очерка «Слава и трагедия Музея» в городе началось движение по возрождению уничтоженного в 1949-м Музея блокады Ленинграда.
Однако, если читатели все эти материалы встречали, как правило, горячо, то у моего начальства реакция зачастую была иной. Например, на очередном городском профессиональном конкурсе ко Дню печати эти самые шестьдесят очерков поделили… третье место с заметкой юного коллеги из какой-то заводской многотиражки. А потом и Куйбышевский РК КПСС сказал своё веское слово: там решили, что я не достоин почётного звания «Заслуженный работник культуры РФ», к которому впервые в истории газеты «Смена» был представлен. Впрочем, для райкома-горкома-обкома я всегда был не «подручным партии» (как назвал журналистов Хрущёв), а лицом «подозрительным», «не нашим», и всякие по любому поводу разносы они устраивали мне с бо-о-ольшим удовольствием. Лишь когда получал разные международные премии, помешать этому были бессильны, что их, естественно, бесило. Однако тогда, в 1991-м, время наступило уже иное, и – вопреки безоговорочному вердикту этих церберов – тогдашний президент РСФСР Борис Ельцин высокой чести меня всё ж удостоил. А совсем скоро – словно в наказание тем, кто сорок с лишним лет чинил мне бесконечные тернии, – и райком, и вся Коммунистическая партия с лица нашей, бывшей советской земли исчезли навсегда.
***
А ЕЩЁ спустя годы, в 2005-м, у меня на небе вдруг появилась своя звёздочка!
Да, в питерском Институте прикладной астрономии мне торжественно вручили «Официальное свидетельство» Российской Академии наук о том, что на основании решения Международного Астрономического Союза со штаб-квартирой в Кембридже (США) малой планете под № 11792 присвоено имя SIDOROVSKY.
Там, в Официальном сообщении МАС, я прочёл:
«Малая планета (11792) Sidorovsky открыта 26 сентября 1978 г. Л.В.Журавлёвой в Крымской астрофизической обсерватории.
Лев Исаевич Сидоровский (р. 1934), хорошо известный петербургский журналист, инициативы которого по реабилитации исторической правды и созданию новых культурных традиций, в частности, ежегодного празднования Пушкинского Дня Лицея, получили общественное признание».
Приятно? Конечно. Тем более что за всю трёхсотлетнюю историю питерской журналистики такое случилось вообще впервые. Но одного не могу понять: каким же образом там, в американском Кембридже, академики-астрономы (в штаб-квартире их, собранных со всего света, оказывается, двадцать один) про меня грешного прознали? Впрочем, есть подозрение, что среди инициаторов этого события оказались именно пулковцы, многие из которых (знаю это точно) были моими постоянными читателями.
Да, такая вот история: собственной дачи с шестью сотками никогда не имел, а «именную» планету неожиданно обрёл. По размерам моя «звёздочка» – весьма приличная: в диаметре – аж четыре километра! В общем, мне бы вполне мог позавидовать Маленький принц, которому Антуан де Сент-Экзюпери, как известно, подарил планету меньше его самого. Ну а на моей соток под грядки – даже излишек. Однако добираться (349 миллионов километров) всё-таки далековато.
ТАК ЧТО: СКВОЗЬ ТЕРНИИ – К ЗВЁЗДАМ!
Лев СИДОРОВСКИЙ
Добрых откликов (тогда люди в газету ещё писали) была уйма. И среди этих писем однажды вдруг получаю в фирменном «пулковском» конверте вот такой (взгляните на иллюстрацию) потрясающий экслибрис: «Сквозь тернии – к звёздам…» – с припиской: «Автору статьи о Пулковцах – Льву Сидоровскому. Д.Е.».
Кто такой этот талантливый «Д.Е.», выяснить, увы, не удалось.
Я продолжал работать. В частности, за два года опубликовал (случай тогда среди коллег беспримерный) шестьдесят таких же внушительных по размеру (в совокупности это примерно полторы тысячи страниц) аналитических очерков, посвящённых преступлениям сталинщины. Были там и десять газетных полос о жертвах «Ленинградского дела» (из питерских газетчиков самым первым пришёл в семьи погибших и выживших). А после очерка «Слава и трагедия Музея» в городе началось движение по возрождению уничтоженного в 1949-м Музея блокады Ленинграда.
Однако, если читатели все эти материалы встречали, как правило, горячо, то у моего начальства реакция зачастую была иной. Например, на очередном городском профессиональном конкурсе ко Дню печати эти самые шестьдесят очерков поделили… третье место с заметкой юного коллеги из какой-то заводской многотиражки. А потом и Куйбышевский РК КПСС сказал своё веское слово: там решили, что я не достоин почётного звания «Заслуженный работник культуры РФ», к которому впервые в истории газеты «Смена» был представлен. Впрочем, для райкома-горкома-обкома я всегда был не «подручным партии» (как назвал журналистов Хрущёв), а лицом «подозрительным», «не нашим», и всякие по любому поводу разносы они устраивали мне с бо-о-ольшим удовольствием. Лишь когда получал разные международные премии, помешать этому были бессильны, что их, естественно, бесило. Однако тогда, в 1991-м, время наступило уже иное, и – вопреки безоговорочному вердикту этих церберов – тогдашний президент РСФСР Борис Ельцин высокой чести меня всё ж удостоил. А совсем скоро – словно в наказание тем, кто сорок с лишним лет чинил мне бесконечные тернии, – и райком, и вся Коммунистическая партия с лица нашей, бывшей советской земли исчезли навсегда.
***
А ЕЩЁ спустя годы, в 2005-м, у меня на небе вдруг появилась своя звёздочка!
Да, в питерском Институте прикладной астрономии мне торжественно вручили «Официальное свидетельство» Российской Академии наук о том, что на основании решения Международного Астрономического Союза со штаб-квартирой в Кембридже (США) малой планете под № 11792 присвоено имя SIDOROVSKY.
Там, в Официальном сообщении МАС, я прочёл:
«Малая планета (11792) Sidorovsky открыта 26 сентября 1978 г. Л.В.Журавлёвой в Крымской астрофизической обсерватории.
Лев Исаевич Сидоровский (р. 1934), хорошо известный петербургский журналист, инициативы которого по реабилитации исторической правды и созданию новых культурных традиций, в частности, ежегодного празднования Пушкинского Дня Лицея, получили общественное признание».
Приятно? Конечно. Тем более что за всю трёхсотлетнюю историю питерской журналистики такое случилось вообще впервые. Но одного не могу понять: каким же образом там, в американском Кембридже, академики-астрономы (в штаб-квартире их, собранных со всего света, оказывается, двадцать один) про меня грешного прознали? Впрочем, есть подозрение, что среди инициаторов этого события оказались именно пулковцы, многие из которых (знаю это точно) были моими постоянными читателями.
Да, такая вот история: собственной дачи с шестью сотками никогда не имел, а «именную» планету неожиданно обрёл. По размерам моя «звёздочка» – весьма приличная: в диаметре – аж четыре километра! В общем, мне бы вполне мог позавидовать Маленький принц, которому Антуан де Сент-Экзюпери, как известно, подарил планету меньше его самого. Ну а на моей соток под грядки – даже излишек. Однако добираться (349 миллионов километров) всё-таки далековато.
ТАК ЧТО: СКВОЗЬ ТЕРНИИ – К ЗВЁЗДАМ!
Лев СИДОРОВСКИЙ
Тот самый экслибрис
и «Свидетельство» о «моей» планете.
--
С уважением, Татьяна Рущина
и «Свидетельство» о «моей» планете.
--
С уважением, Татьяна Рущина
From: "Tatyana Ruschina t_rus...@mail.ru [OCR-ru-phil]"
<OCR-ru-ph...@yahoogroups.com>
Sent: Thursday, August 20, 2020 12:13
AM
Subject: "СКВОЗЬ ТЕРНИИ – К ЗВЁЗДАМ!", Вместо
послесловия
------------- * ENWL * ------------
Ecological North West Line * St. Petersburg, Russia
Independent Environmental Net Service
Russian: ENWL (North West), ENWL-inf (FSU), ENWL-misc (any topics)
English: ENWL-eng (world information)
Send information to en...@lew.spb.org, enwl...@lew.spb.org, en...@lew.spb.org, en...@lew.spb.org
Subscription, Moderator: vf...@lew.spb.org or en...@enw.net.ru
Archive: http://groups.google.com/group/enwl/
Additionally: http://www.enwl.net.ru/
(C) Please refer to exclusive articles of ENWL
-------------------------------------
Reply all
Reply to author
Forward
0 new messages