Гордон С.Хабер, национальный парк Денали, Аляска, США
Биологические воздействия и социальная организация волков
Специалисты по биологии волков и агентства управления дикой природой постоянно подчеркивают, что северные популяции волков можно сокращать на регулярной основе на 25-50%, и что они могут выдерживать также кратковременные программы сокращения до 89-90% без существенного биологического ущерба.
«Биологическое воздействие» обычно трактуется исключительно в количественных терминах. Считается, что этим воздействием можно пренебречь, если популяция волков сохраняет свою численность или быстро возвращается к ней. В значительной степени тот же стандарт является основой и для Закона о видах, находящихся под угрозой, при принятии решений о том, находится ли волчья или иная популяция в биологической опасности или под угрозой. При этом учитывается чуть больше факторов, чем простая численность, а иной раз даже этот норматив не выдерживается.
Рекомендуемые уровни отстрела волков обычно в четыре-восемь раз выше, чем для большинства популяций копытных и других видов, потому только, что у волков более высокая репродуктивная способность. Иллюстрацией такого подхода к предполагаемому биологическому влиянию контроля численности волков по сравнению с медведями может служить недавнее предложение по контролю волчьих популяций на Аляске. «… в отличие от волков, уровни репродуктивности медведей весьма низки, что делает их чрезвычайно чувствительными к неумеренным отстрелам, а восстановление популяции — длительным процессом».
На Аляске (США) на волков можно охотиться с ружьем или капканами почти 9 месяцев в году — с 10 августа по 30 апреля — в большинстве регионов в пределах всех национальных парков и убежищ для диких животных. Шкура волка считается почти непригодной до поздней осени или зимы, и очень немногие охотники едят волчье мясо — если вообще таковые имеются. И все же как «спортивная» так и «охота для пропитания» начинаются с 10 августа. Эта дата совпадает с началом сезона охоты на карибу, что дает возможность максимизировать количество убитых волков из-за случайных столкновений с ними. Ежегодный лимит на каждого охотника составляет от 5 до 15 волков, а некоторых регионах, к примеру, в Арктическом национальном убежище диких животных, охота на волков и вообще ничем не ограничивается. Охота с капканами длится с 15 октября по 1 ноября, включая март и апрель. Количество волков, которых можно поймать в ловушки при наличии специальной лицензии, также не ограничивается, что допускает различные способы их убийства, включая применение полуавтоматических винтовок, самолетов и снежных саней. Распространенным методом отлова является насыщенная установка силков: целые стены из силков, по нескольку дюжин на каждое ловчее место, плюс соответствующая наживка, применяются на наиболее заросших кустарником площадках, расположенных на самых хоженых волчьих тропах.
В большинстве национальных парков нет никаких ограничений на отстрел взрослых волков, на попечении которых находятся малыши, да и на убийство самих волчат тоже. В этих широтах последние полностью зависят от заботы взрослых как минимум до конца сентября — начала октября (конец периода пребывания волчат в норе), и обычно еще несколько месяцев после этого. Молодняку не разрешается охотится или перемещаться регулярно вместе со взрослыми вплоть до конца периода пребывания в норе. Поэтому, если убивают кого-нибудь из взрослых -особенно из малой семейной группы или пары с относительно поздним пометом — то результат будет практически таким же, как если бы малышей убили сразу.
За отчетный период 1993-1994 годов было убито более 1600 волков — почти столько же, сколько их обитает во всей Миннесоте. Количество ежегодно убиваемых животных этого вида колеблется от по меньшей мере 800 до 1200, то есть составляет в среднем около 1000 особей. Департамент рыболовства и охоты Аляски с 1992 года оценивал общую популяцию волков в штате по-разному — от 5000 до 10 000 особей, но по моим оценкам, сделанным на основании наблюдений с воздуха в нескольких зонах наивысшего приоритета этого Департамента, их количество на 15-40% ниже. В мои расчеты включены значительные территории, на которых с 1993 года я мог проводить мониторинг совместно с Департаментом рыболовства и охоты Аляски или сотрудничающим с ним агентством практически одних и тех же местных семейных групп посредством радиослежения с воздуха.
Для того, чтобы понять влияние на популяции волков их массового постоянного убийства охотниками, а также краткосрочного регулирования их численности, осуществляемого правительственньми организациями, и осознать, почему вообще это бессмысленно с биологической точки зрения, необходимо знать их социальную организацию. Социальное поведение обусловливается в значительной степени наследственностью, a потому связано главным образом с биологическими факторами.
За 30 лет моих полевых исследований на Аляске я провел более 11 тысяч часов, наблюдая за волками. Эти исследования включают 14 стабильных волчьих стай, за которыми мы наблюдали с земли и с воздуха с 1966 года путем отслеживания по радио в Национальном парке Денали. Лично я проводил этим методом наблюдения за 11 из этих 14 групп как с земли, так и с воздуха, и в других зонах восточнее границы Национального парка Денали и до Юкона — с 1993 года. Кроме того, я занимался изучением волков и анализом программ управления их популяциями на севере Британской Колумбии на территории Юкон.
Все изучавшиеся мною группы (за исключением одной — двух не размножавшихся пар) были или вскоре становились семейными стаями, а в большинстве случаев — расширенными семьями. Характерной для этих семей была круглогодичная интеграция между полами и классами взрослых особей. Такое поведение необычно даже для млекопитающих, имеющих социальное устройство. Обычным является общественное обеспечение щенков питанием — и родителями, и остальными членами стаи — независимо от того, сколько волчат в помете (один или несколько), обитают ли они в одной норе или в разных. Существует сложное разделение труда и другие формы кооперации, в том числе чрезвычайно тонкое сотрудничество во время охоты, с точной разработкой места каждой особи, причем иногда они находятся (в визуальном контакте) на расстоянии миль друг от друга. Между стабильными, хорошо укоренившимися группами существует постоянная жестокая вражда, и в естественных условиях инбридинг — обычное явление, результатом которого являются здоровые, а иногда и исключительно крупные пометы с высоким уровнем выживаемости.
В течение длительных интервалов, когда первые изучавшиеся мною в Денали группы не несли значительных потерь в результате массированных отстрелов и отловов с капканами, у них была впечатляющая социальная стабильность и целостность. Например, в одной из групп, одна и та же самка удерживала свою позицию альфа-самки в течение 13-14 лет, до самой своей смерти в возрасте 18 лет. Мюри наблюдал такие же признаки социальной стабильности и целостности в этой группе с 1939 по 1966 годы. Наши интенсивные наблюдения узнаваемых особей как с земли, так и с воздуха показывают, что одна и та же семейная линия непрерывно существует вот уже 56 лет, а Мюри (личное общение) считает, что этот срок начался по меньшей мере лет на 8-10 раньше.
В отличие от других эусоциальных видов, у волков существует одна характерная черта, свойственная только развитым обществам позвоночных: продолжительный (до 25-30%) период зависимости молодняка от взрослых особей. (Это даже дольше, чем в человеческих обществах). Вместе с их поразительной способностью к обучению такая длительная зависимость обеспечивает основу для передачи основной социальной, как, впрочем, и генетической информации от поколения к поколению. В эусоциальных видах по крайней мере два или более поколения живут одной группой, браки ограничены и допустимы лишь для нескольких особей, а за малышами ухаживают все — и родители и неплеменные животные. Короче говоря, волки, в числе лишь немногих других видов, демонстрируют редкую форму общественной жизни, которая представляет собою кульминацию социального развития позвоночных.
Трудно критически проанализировать различные аспекты эксплуатации волков, поскольку отсутствует сколько-нибудь детальная сравнительная информация о поведении охраняемых и эксплуатируемых популяций. Однако некоторые известные или вероятные воздействия ежегодного удаления 15-20% популяции или более можно обобщить следующим образом. Чтобы минимизировать влияние других переменных (к примеру, значительные различия типов добычи могут существенно менять степень социальной связности), сравнения ограничивались, главным образом, схожими системами на Аляске и северо-западе Канады, где основной добычей волков являются лоси.
1) Средние размеры поздне-зимних групп уменьшаются, а количество волков-одиночек и групп, объединенных в одну популяцию, увеличивается или остается относительно высоким, даже при уменьшении плотности популяции во всем ареале (то есть, увеличивается фрагментация популяции), по крайней мере пока не будет достигнут наивысший уровень интенсивности отстрела или контроля.
2) После резкого спада в результате высокой интенсивности охоты или контроля спаривание становится менее избирательным, отчасти из-за сложности образования пары. Увеличивается количество пометов на популяцию (образуется больше альфа-пар) и количество щенков в средне- и поздне-зимних пометах.
3) Уровень убийства лосей становится более изменчивым, иногда увеличиваясь до того, что размер данной группы становится значительно меньшим (иногда в два-три раза) среднего размера групп, и становится более непредсказуемым при их минимальных размерах (например, пара волков иногда убивает так же часто, как группы в 7-8 особей).
Большая изменчивость уровней убийства лосей и отношений размеров территории/размер группы, вероятно, также можно объяснить в значительной степени социальными изменениями и возросшей доступностью.
4) Использование территорий и участков для нор становится более разнообразным при существенном изменении мозаики территории при самой высокой интенсивности отстрела и контроля численности.
5) Существует более прямая связь между размерами территории и резидентной группы волков (по сравнению с соотношением размера территории и наличия добычи), иногда в обратной пропорции во время начальной колонизации больших свободных территорий.
6) Общая годовая естественная смертность (не считая волков, убитых в результате охоты или контроля) возрастает.
Первые два эффекта не удивительны: вряд ли можно ожидать, что массовый неограниченный отстрел или контроль видов с высокой социальной организацией не снизит и не фрагментирует ее и не понизит избирательность в других важных аспектах поведения. К такому выводу пришли также Петерсон и др. Точно так же трудно представить себе, что такое убийство не внесет значительных дополнений в естественное изменение границ территорий и в общую их мозаику, и не упростит традиция размещения нор на этих территориях. Большее разнообразие количеств убитых лосей и соотношения размеров территорий и волчьих групп, по всей вероятности, также может в значительной мере объясняться возросшей доступностью временно вакантных зон в пределах мозаики территорий, позволяющих экспансию как выживших, так и новых групп. В природных условиях при размерах группы от семи до девяти и более особей в Национальном парке Денали, члены семьи, имеющие высший социальный статус, обычно были наиболее самоуверенными и агрессивными, или, по крайней мере, не меняли существенно объемов потребления добычи от одного убитого лося до следующего, хотя обычно вся стая собиралась вместе вокруг каждого убитого животного. Другие члены семьи обычно следовали за вожаками высшего ранга, когда те начинали новую охоту. В периодичности питания этих волков высшего ранга изменения были относительно невелики. Поэтому успешная охота на каждый тип добычи всегда начиналась после относительно стабильных перерывов, а уровни убийства оставались достаточно постоянными, независимо от колебаний в размерах (больших) групп при одинаковой плотности этой добычи.
В условиях эксплуатации от умеренной до значительной, с частой сменой ключевых особей, волкам трудно сохранять стабильные, четкие отношения доминантности, какие я наблюдал в давно укоренившихся семейных стаях Денали. Общая изменчивость взаимоотношений — и доминантных, и прочих — значительно возрастает. Территориальное поведение и охота будут больше зависеть от взаимодействия разных волков в группе, чем от одного и того же постоянного ядра членов группы высокого ранга. Конкуренция будет менее сдерживаемой, а когда размер группы будет расти, разница в уровнях потребления пищи взрослыми станет меньшей, снизится средний объем потребления мяса каждого убитого лося каждой взрослой особью, станут короче периоды отдыха между приемами пищи (рефрактерные фазы), и, соответственно, больше времени волки будут проводить на охоте и постоянно повышать объемы добычи. Кроме того, в такой группе, вероятно, возрастет тенденция к расширению своей территории.
Сообщалось также о том, что дополнительные различия в поведении эксплуатируемых популяций, связанные с уровнями отстрела, могут включать ослабление социальных или других типов поведения. Хейз и др. полагают, что резкое повышение уровней убийства добычи, которое они наблюдали в группах, сведенных до одной пары вследствие массового контроля, происходило вследствие двух факторов: (1) Непривычно большие территории, которые колонизирующая пара могла занять, поначалу обеспечивала им и более значительный выбор потенциально доступных лосей. (2) Более значительные потери добычи за счет животных и птиц, питающихся падалью, особенно воронов, что опять-таки заставляет волков проводить больше времени на охоте. Массовый широкомасштабный отстрел или контроль предполагает более высокую вероятность того, что пары могут поселяться в данной зоне и охотиться на значительных территориях с меньшим риском нападения со стороны более крупных, укоренившихся стай, обитающих неподалеку.
Возможными последствиями отстрела и контроля являются также внезапное прекращение обучения, возрастание смешения в пределах популяции, и различные внутри- и межгрупповые генетические модели, которые весьма трудно идентифицировать из-за ограниченности сравнительной информации. Однако именно эти последствия могут оказаться в числе важнейших. Прерывание обучения и передачи поведенческих традиций и их упрощение и в целом ведет к снижению их роли в поведении стаи, что помогает отдельным семейным группам адаптироваться к специфическим ресурсам и другим уникальным характеристикам каждой зоны.
В Национальном парке Девали в хорошо укоренившихся, крепких стаях волки обычно живут 7-10 и более лет при условии отсутствия охоты на них с ружьем или ловушками. Как упоминалось выше, одна альфа-самка прожила до 18 лет в этом качестве. В эксплуатируемых популяциях, напротив, волки редко живут дольше 5-7 лет. Хейз и др., к примеру, обнаружили, что 77% всех взрослых волков были не старше 2-4 лет, только 9% — >5 лет, и лишь 3% были >7. При таком высоком обороте и молодом составе стаи у волков в таких популяциях гораздо меньше возможностей накапливать и передавать информацию от одного поколения к следующему благодаря длительному периоду зависимости молодняка и сложному порядку обучения, чрезвычайно важному для волков в естественных условиях.
Меньшее количество крепких, хорошо укоренившихся семей приводит к меньшей межгрупповой враждебности, и, соответственно, к большему смешению внутри популяции, что, естественно, обусловливает некие фундаментальные генетические изменения. В естественных условиях, по крайней мере там, где лоси являются основной добычей для континентальных популяций волков, имеющиеся свидетельства их поведения указывают на большее количество межгрупповых, чем внутригрупповых генетических вариаций, вопреки утверждениям некоторых ученых. Эти выводы основаны на исследовании образцов крови и тканей, взятых преимущественно у особей из эксплуатируемых популяций или из популяций в определенных зонах, в том числе Денали, в которых основополагающие генетические черты еще не восстановились после предыдущих десятков лет неумеренной эксплуатации. Наблюдения в Денали за эусоциальным поведением: интенсивный инбридинг без очевидных проблем, чрезвычайная враждебность групп друг к другу, низкий уровень приема чужаков, устоявшиеся четкие различия в окрасах шкуры животных давно укоренившихся стабильных групп при минимальном вмешательстве человека — доказывают, что обычно волки из таких групп имеют значительную часть общих генов, что существуют значительные межгрупповые генетические различия, и что родовая селекция играет важную роль, в развитии адаптивных особенностей в таких популяциях.
Здесь возникает проблема отделения последствий недавней эксплуатации от воздействия природной нестабильности и оборота, которые можно ожидать в новообразованных группах на территориях с маргинальной добычей. При чрезмерной эксплуатации, особенно непрерывном отстреле, неизбежно значительное меньшее число возможностей для хорошо укоренившихся стабильных групп оставаться в относительной изоляции друг от друга. Именно эта особенность способствует большинству других поведенческих и генетических обсуждаемых мною в данной работе изменений.
Иногда утверждается, что массовый отстрел ведет к обновлению волчьих популяций. При этом подразумевается, что он способствует позитивным биологическим изменениям. Такие заявления весьма сомнительны даже при осуществлении краткосрочных программ контроля численности, но являются почти бессмысленными, когда речь идет о постоянных, массовых формах охоты с ружьем или капканами, широко распространенных на севере, особенно на Аляске. К примеру, из более 1600 волков, убитых на Аляске за отчетный период с августа 1993 по апрель 1994 года, только 98 были застрелены под правительственным контролем. Здесь важно понять, как такие частые «обновления» и очень краткие перерывы между ними для «восстановления» волчьих популяций с высокой вероятностью приводят к их тяжелой, непрерывной эксплуатации. На Аляске такой краткий период передышки, когда большинство популяций более или менее защищены, наступает лишь 30 апреля — конец сезона охоты — и заканчивается 10 августа — с началом следующего. Биологи и менеджеры, игнорирующее негативное влияние массовых отстрелов на качественные аспекты биологии волка, не понимают критической разницы между формальным контролем численности и постоянной эксплуатацией в отношении длительности и размаха такого влияния.
Обратим внимание на замечания о длительности уровней повышенной общей смертности волков, выживших после отстрелов и регулирования численности в сравнении с теми популяциями, которые подвергались не таким значительным воздействиям или не подвергались им в последнее время вообще. Это может оказаться предсказуемым следствием увеличивающейся фрагментации, более высокого оборота и большего общего нарушения социальной связности, сопровождающих массовые убийства. Это само по себе является предупреждением о том, что биологическая важность сложной природной социальной структуры сильно недооценивается. Это может служить простым количественным показателем влияния совершаемых людьми убийств на многочисленные качественные характеристики биологии волка. Сейчас на Аляске и территории Юкон начинают применяться стерилизация и другие методы контроля рождаемости, «переориентированное убийство» и переселение молодняка. Сторонники контроля волков снова доказывают, что никаких серьезных биологических последствий, кроме, быть может, временного снижения численности, он не вызывает. Показательным в этом отношении является недавно поданное предложение для региона Фортимайл (Аляска) по стерилизации -отлову с капканами — переселению волков. Численность по крайней мере 13 волчьих семейных стай должна быть сведена, по возможности, к одной альфа-паре посредством капканов, ловушек и переселения. Альфа-пары следует пощадить, чтобы избежать заселения существующих территорий новыми особями. Затем нужно будет стерилизовать около 30 самцов и/или 15 самок. Вот как описываются потенциальные биологические последствия:
«Стерилизация — это несложная хирургическая процедура, причиняющая ограниченную травму. Настоящие исследования показывают, что она не влечет за собою никаких изменений в поведении волка. . . В течение 10 лет численность популяции достигнет существующего уровня и будет продолжать расти. . . Местные охотники могут содействовать осуществлению этого плана, переместив свои усилия на те территории, где находятся летние пастбища и происходит отел карибу и где сейчас охотятся редко или не охотятся вообще. Увеличения масштабов охоты на волков в масштабах всего региона Фортимайл не ожидается, поскольку охотники сместят свою деятельность с окраинных зон, не увеличивая ее … Отход молодых волков от стаи вполне обычен, и переселение будет просто имитировать такое поведение». Учитывая необычную социальную структуру волков, основанную на семейных отношениях, считать, что сокращение стаи до одной стерильной пары не приведет ни к каким поведенческим или иным изменениям, — значит чрезвычайно упрощать ситуацию. Даже просто 5-10-летнее нарушение возрастных структур и прерывание передачи генетической и культурной информации от поколения к поколению уже предполагает вероятность значительных изменений. Утверждение, что отлов волков с капканами не приведет к увеличению человеческого воздействия, поскольку охотники переместят свои усилия с популяций волков, которые они уже эксплуатируют на периферии, на тех, которых пока лишь слегка беспокоили или не трогали вовсе, опять-таки иллюстрирует ту точку зрения, что немногое иное, помимо численности на данной территории, важно биологически. Точно так же и переселение молодняка могло бы в какой-то степени имитировать естественное распределение, в том числе и вполне распространенный исход для многих из них — повышение смертности. Однако ведь многие молодые волки данного региона или смежных с ним не отселяются вовсе. Они остаются в своих семейных группах до зрелого возраста и в конечном счете многое привносят в них. Поскольку отселение значительного количества этих молодых волков, особенно волчат-первогодков, неизбежно, то так же неизбежны и влияния — как индивидуальные, так и групповые.
С ЭВОЛЮЦИОННОЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ
Социальное поведение волка удивительно адаптивно, однако эта адаптивность касается, главным образом, совместной охоты, а не защиты от продолжительного, интенсивного хищнического истребления. Из того, что волкам удалось сохранить свою численность, несмотря на массовые убийства последние 40-50 лет в таких местах, как Аляска, вовсе не следует, что они смогут пережить интенсивную эксплуатацию и контроль. Несколько десятилетий постоянного истребления — это лишь миг по сравнению с бесконечно более продолжительным периодом эволюции, в течение которого волки изменялись под воздействием противоборствующих давлений. Современные волки существуют на Земле по меньшей мере 1-2 миллиона лет и не менее 500 000 лет обитают на Аляске.
Взаимосвязь между общим размером популяции и целостностью составляющих ее систем представляются слабой и нелинейной, точно так же как и многие другие природные взаимосвязи, что нам удается обнаружить в настоящее время. Например, социальный распад может привести ко временному, более успешному спариванию в популяции, и, как следствие, к относительно стабильной общей численности или даже ее повышению. Однако все же глупо игнорировать возможность того, что после некой отсрочки — а некоторое отставание событий в природе явление обычное — наступит в конце концов драматическая развязка — резкий спад общего размера популяции. Серьезные проблемы с социальной организацией и другими важными качественными биологическими характеристиками должны в конечном счете выразиться в сильном и длительном количественном спаде, но такие связи отнюдь не непосредственны и не могут послужить количественным предупредительным сигналом, прежде чем лежащие в основе такого спада качественные проблемы станет невозможно повернуть обратно.
Моделируя жизнеспособность волчьих популяций, основанную на информации о популяции острова Рояль, в том числе и о ее социальной структуре, Вучетич и Петерсон обнаружили, что среднее время до полного истребления не зависит от размера популяции, если таковая превышала пороговое число в восемь волков. Для прогнозирования жизнестойкости популяции количество социальных групп оказалось гораздо более важным, чем общая численность. Весьма сомнительно, сможет ли нормальный ультра-социальный вид выжить, если он непрерывно измельчается жестокой эксплуатацией. Массовая постоянная эксплуатация подразумевает высокий потенциал для снижения в конечном счете этих сложных сообществ до значительно более простых, более примитивных форм, особенно когда при этом прерываются сложные процессы передачи генетической и культурной информации. Нелетальные формы контроля, такие как стерилизация и переселение, легко могут привести к таким же результатам.
Естественный отбор, ведущий к дальнейшему видообразованию или поддержанию конкретного адаптивного состояния, в большинстве случаев, вероятно, оперирует только с крохотной частью генома данного вида. Это значит, что многие из тех важных сил естественного отбора, которые делают один вид отличным от другого, изначально чрезвычайно тонки, едва различимы. Что касается волков, то есть высокая вероятность поглощения таких природных сил искусственными, случайными силами, связанными с ежегодным массовым уничтожением, силами, к которым этот вид не успел адаптироваться. Те, кто пытаются отстаивать интенсивный, постоянный отстрел и даже некоторые более ограниченные формы контроля, в том числе стерилизацию, по-видимому, считают естественные формы социальной организации волков не имеющими изначальной внутренней ценности. Однако, так же, как и у любого другого хорошо укоренившегося вида, сложная, изощренная, высокоразвитая социальная структура волков является продуктом прошедших тысячелетий естественного отбора и представляет, таким образом, экологически наиболее подходящий для этого вида уровень организации. Биологическая точка зрения, имеющая отношение к этой проблеме, может служить руководством к нашему использованию диких позвоночных вообще и заострить образ мыслей, являющейся основой Закона США о защите видов, находящихся под угрозой, и другого подобного законодательства. Эта точка зрения подчеркивает различия между адаптацией видов к ролям эксплуатирующего и эксплуатируемого. Эусоциальные кооперативные охотники, к числу которых принадлежат и волки, и африканские дикие собаки, представляют один крайней предел, для которого не существует разумного биологического обоснования для массового убийства и нет возможности предпринимать программы их контроля без крупных биологических потерь. Травоядные, в частности, копытные, представляют, очевидно, противоположный предел. Что касается копытных, то у них взаимодействие между особями и поколениями является достаточно простым, так что выжившие животные могут быстро перестроиться и продолжать жить практически по-прежнему, даже когда значительная часть их стада уничтожена.
Такие виды хорошо адаптированы к эксплуатации в тщательно определенных пределах, поскольку в течение многих лет своей эволюционной истории они всегда были добычей. Подобные сцены можно наблюдать на равнинах Восточной Африки и в любом другом месте, где травоядные копытные либо игнорируют хищника, убивающего одного из них прямо в гуще стада, либо просто прекращают пастись на пару минут. Между этими двумя крайностями — хищники и травоядные/копытные — существует «градиент социальности», от которого могут зависеть различия в способах нашей эксплуатации также и других видов. Такой подход и больший акцент на целостность основополагающих природных черт систем, популяций, групп и процессов вообще, когда отстрел каких-либо животных биологически оправдан (например, копытных) представляет собою некий тип отбора, подразумеваемый подлинным менеджментом, приносящую стабильную урожайность. Этим просто признается тот факт, что существуют определенные ключевые различия между видами, и что популяции регулярно отстреливаемых животных являются компонентами динамических систем, а не отдельными культурами, приносящими урожай.
ВЫВОДЫ ДЛЯ ОХРАНЫ ПРИРОДЫ И МЕНЕДЖМЕНТА
Хотя, по-моему, не существует биологического оправдания рутинной «стрижке» волчьих популяций, но что касается менеджмента популяций копытных, то коррективные программы контроля волков могут быть биологически приемлемы в исключительных случаях, к примеру, когда природные явления и процессы серьезно нарушены неестественным способом в очень крупных масштабах, а хищничество волков препятствует восстановлению популяций.
Предложения по контролю волков (и медведей), связанные с копытными, следует оценивать применительно к каждому отдельному случаю и подвергать тщательному научному рассмотрению. Тем, кто принимает решения, а также общественности необходимо предоставлять больше информации о потенциальных биологических (и иных) потерях, выгодах и альтернативах по каждому предложению. Нужно непременно исходить из априорного положения, что контроль не неизбежен. Это поможет сделать решение более обоснованным научно, как показывает гипотетическое тестирование. Акцент должен быть смещен со стараний найти поддержку предлагаемым мерам на попытки их «опровержения». Сторонники — агентства и прочие — не должны следить за всем этим процессом рассмотрения. Таким образом, я не согласен с точкой зрения Меха о том, что определенная форма контроля обычно необходима. Мех не учитывает наличия разногласий относительно того, что, собственно, необходимо. Мне кажется, его мнение о неизбежности контроля отражает его убежденность в том, что волки сами социально ограничивают рост собственных популяций. Напротив, социальное ограничение имеет огромную важность в природных условиях. На это прежде всего указывает относительная стабильность размеров хорошо укоренившихся, устойчивых, энергично размножающихся семейных групп, не увеличивающих своей численности даже при минимальных потерях от охоты с ружьем или капканами и изобилии добычи, а также относительные ежегодные изменения схем разделения временных групп и распространения или смертности молодняка. Хотя волчья социальная организация, по-видимому, представляет адаптацию к саморегулированию, человеческая эксплуатация, по-видимому, направлена на борьбу против характерных особенностей этой естественной саморегуляции.
Мех игнорирует возражения против контроля волков, якобы направленного на защиту копытных, как «политически» мотивированных, а его результат называет дезинформацией со стороны «групп защиты прав животных», несмотря на негативные оценки других специалистов, которые сосредоточивают внимание исключительно на биологии последних предложений по контролю, на которые Мех просто не реагировал. Подобным же образом он не обращает внимания на протесты против контроля волков, направленного на предупреждение их нападений на стада домашних животных. Он не отмечает, что по крайней мере в самых серьезных случаях такие протесты возникают вследствие совершенно недостаточного отбора — значительно ниже необходимого и требуемого по закону. В Миннесоте (США), к примеру, из-за предполагаемого убийства волками хотя бы одного домашнего животного представители официальной власти пытаются уничтожить всех или почти всех волков, которые поочередно приближаются к задранному животному или дополнительно оставленной приманке на полмили или больше в течение последующих 30 дней, даже несмотря на то, что волки лишь доедают добычу, а в убийстве мог быть замешан только один из них. Мех полагает, что значительно более масштабное убийство волков на Аляске охотниками с ружьем или капканами вызывает меньший протест, чем правительственный контроль, поскольку оппозиция правительству приносит значительно больший политический капитал. Он игнорирует тот факт, что ведущие оппоненты вот уже много лет пытаются привлечь внимание общественности к убийству посредством охоты, поскольку оно наносит как минимум не меньший биологический ущерб, тем государственный контроль.Такое впечатление, что ему не известно, как искажаются данные о результатах деятельности охотников. К примеру, в отчетах указывается, что большинство таких убийств происходит в результате попадания волка в капкан. Однако, как уже отмечалось ранее, федеральное законодательство, так же как законы штатов, в большинстве регионов включают охоту с огнестрельным оружием в понятие «trapping», то есть охоту с капканами, силками, ловушками (полуавтоматическое оружие обычно легально используется для охоты на волков); при этом не требуется никаких капканов, что, по всей видимости, позволяет непосредственно использовать и самолеты, и снежные сани, и забрасывание густых силков.
Мех рекомендует проводить программы контроля силами частных охотников, а не государственных агентств, чтобы способствовать более широкомасштабному восстановлению численности волков на территориях прежней охоты. Он доказывает, что агентства все более неохотно способствуют такому восстановлению из-за полемики, которая наверняка разгорится, когда они станут снова контролировать те же группы волков.
Эти аргументы Меха опять же основываются на том, что регулирование численности волков обычно необходимо, а я считаю, что более тщательное рассмотрение проблемы докажет, что это вовсе не так. Я убежден, что защитники волков могли бы принять контроль гораздо более охотно, если бы его предлагали только в случаях крайней необходимости и проводили бы гораздо более выборочно. Что касается контроля волчьих популяций ради спасения копытных, то более тщательный процесс принес бы большую пользу, предотвратив неоправданные ожидания относительно его возможных результатов. В этом смысле я согласен с Мехом в том, что имеются совершенно ошибочные представления, однако я отношу значительную их долю на счет управляющих агентств, которые не предоставляют надлежащего профессионального руководства тем, кто применяет такой контроль.
Мех утверждает, что у волков «врожденная способность к адаптации», так что, скажем, «в Испании волки живут, как койоты, в полях пшеницы и подсолнечника» и (в Италии, Испании и Португалии) получают большую часть своей пищи, поедая отбросы со свалок и останки домашнего скота в селах и вокруг них. Я согласен с тем, что волки действительно обладают высокой способностью к адаптации и что бывают различные степени социальности, в зависимости от, скажем, типа добычи, на которую они охотятся (например, чтобы убить лося, требуется большее сотрудничество, чем карибу), также согласен, что питание падалью диких копытных является для волков важным дополнительным добыванием корма. Однако Мех желает считать почти все варианты поведения «врожденными». Следует ли считать животных вида псовых, главным образом одиноких, питающихся отбросами и живущих в полях подсолнуха, волками? Или они являются продуктом незаметного процесса изменения животных данного вида вследствие человеческого преследования и смещения территорий обитания/питания, в результате которого они «перестают быть волками»? Примеры адаптивности, которые он приводит, отнюдь не поддерживают его точку зрения, но вполне могут служить предупреждением против заблуждений, связанных с наблюдением количественных сигналов угрозы безопасности, игнорируя при этом все остальное относительно биологии того или иного животного. Необходимы более подробные сравнения эксплуатируемых и неэксплуатируемых волчьих популяций. Получить информацию о текущей или недавней эксплуатации популяций — проблема небольшая, ею и занимается большинство исследователей. Однако возможностей проводить исследования в зонах, которые долгое время оставались свободными от «снятия урожая» или регулирования численности, весьма мало. Даже в таких всемирно известных регионах исследования волков как Парк провинции Элгонквин (Онтарио) и Национальный парк Денали (Аляска) на стабильные, укоренившиеся местные семейные группы волков до сих пор охотятся с капканами и ружьями, как в границах парков, так и за их пределами.
ЭТИЧЕСКИЕ СООБРАЖЕНИЯ
Высоко развитый интеллект, экспрессивность и необычная эмоциональная глубина позволяют волкам поддерживать сложные социальные связи, действовать совместно на уровне искусных, опытных кооперативных охотников. Эта же необычайная чувствительность — неотъемлемая составляющая их биологии — представляет собою этическую причину, не допускающую их эксплуатации и требующую рассмотрения возможности кратковременного контроля только в тех редчайших случаях, когда имеются солидные, неопровержимые биологические и экономические аргументы и нет никаких иных альтернатив. Обращаться с ними по иному несправедливо. Такая высокая исходная позиция находится нынче в совершенном соответствии с отношением к другим высокочувствительным созданиям, в том числе китам, дельфинам, гориллам и шимпанзе; пришла пора относиться так же и к волкам. Я привел некоторые подробности массового, жестокого, беспорядочного убийства волков, до сих пор еще разрешенного на Аляске. Рассмотрим дополнительную проблему для волков в Национальном парке Делали. Хотя они по-прежнему охотятся и, кажется, ведут себя и социально, и индивидуально точно так же, как прежде, когда я начал изучать их в 1966 году, однако в последние годы они все больше привыкают к людям благодаря многочисленным близким, дружелюбным контактам с посетителями парка каждым летом. На основании более чем 10 000 часов наблюдений за волками в Девали, начиная с 1966 года, я убедился, значительная часть этого привыкания связана с некой формой доверия к человеку со стороны волков. Чаще всего они теперь, по-моему, воспринимают людей дружественно, даже иной раз игриво. Хотелось бы мне увидеть своими глазами агрессивное поведение или хотя бы услышать о таковом.
С 10 августа каждого года, как только эти же самые волки переступят границу парка или вступят в зону, дополнившую территорию парка в 1980 году, они становятся легальной добычей охотников с огнестрельным оружием, а с 10 ноября — легальной жертвой капканов. Они могут доверять нам в пределах парка, а потом выглядим совсем иначе, когда они становятся легко доступными для охотничьего ружья или капкана вследствие именно этой ослабленной бдительности. Именно это послужило причиной гибели семьи Хедквортерс, самки-альфа, членов семьи Токлат, которые были расстреляны, отравлены или пойманы в капканы. Я очень хорошо знал этих волков. Они практически не боялись людей. Они были легкой целью для тех немногих охотников, которым было разрешено их убивать. В своем классическом произведении «Дикая Арктика», написанном в 1958 году, Луиза Крайслер с глубоким чувством писала о волках, знакомых ей в начале 1950-х годов в северной Аляске. Это произведение я всегда рекомендую первым и специалистам-биологам, и простым людям, которые интересуются волками, потому что автор подробно описывает, какие это восхитительно разумные, экспрессивные, эмоциональные создания. Это был рассказ, который впервые возбудил во мне интерес к волкам. Почти 40 лет спустя я обязан читать бесплодные сводки Службы национальных парках о ежегодном отстреле 15-20% волков, разрешенном на этой же территории — сейчас это Национальный парк «Ворота Арктики» — для «пропитания» местным охотникам на скоростных аэросанях.
Конечно, я признаю, что мое сильное сопротивление методам, которые применяются для «управления» волками на Аляске и повсюду в других местах — это не просто чистая биология. За эту позицию меня часто критикуют мои коллеги и сверстники. Однако вот Олдо Леопольд, не колеблясь, вступал в такие сферы, где пересекаются биология и этика, для того чтобы отличить, что правильно, а что ложно и несправедливо, добиваясь совершенствования управления природными системами. И другие ученые — специалисты по дикой природе, которые считают его идеалы направляющим светом в своей профессии, должны, не колеблясь, делать то же самое.
Более подробно об охране волков в книге ” В защиту волков” http://ecoethics.ru/volki/
Пресс-служба КЭКЦ